Подбрасывает листьев камешки,
свистя, в полёте птичьем осень -
те, края насекомых достигая,
что за приземистыми трав заставами
оделись латами
мелькающими бликов, бегающих солнышек
с обтекаемыми линиями солнечных ливней, -
зёрнышки золочёные
листвы весёлой
теряются как в лабиринте, не видны
на чёрных лацканах дорог,
мерцающих таинственно после солнечных ванн
с золотым песком.
Роняет камешки светящиеся на щиты
автомобильных крыш, -
те брызгают слюной сигнализации
в ответ, - только снова тоскует сентябрь
по белым тортам пароходов,
а грабли морские и дворники волн
с потоком туристическим, паломническим, деловым листвы
не справляются, -
вот лист серьёзный подкатился к борту:
в зубах "гавана" пароходит, не краснеет
осенью - совсем! -
товарищ резвого багрянца справа, -
весёлой шкурки апельсинной,
а не листа, - он обижается: я самый настоящий!
Вот построят однажды белый,
сливочно-молочный пароход для сентября
и поплывём с друзьями-листьями
по морю красному - осеннему, -
а листья-пловцы
улыбнутся из-под козырьков синих волн,
и небесная лиственница
потрясёт розовым горизонтом -
шутливой шваброй для туманов,
рисующих радугу
удивлённой гуашью, что постоянно трёт глаза:
вообразила свои кулачки
гуашиные
наивным ластиком скепсиса, -
старается себе вытереть неимоверную радость
реальности вокруг, в себе. Но вселенское счастье
лишь
сильнее засыпает строгие зрачки
нашей гуаши
и даже
посыпает воздух золотой
пастельной пыльцой...