– Зачем эта дикость? Особенно теперь, когда нет войны… Или твои всадники, Дах, превратились в таких же зверей, как волки Уна-Тура?
– Я… – начал Дах, но Фа-Тамир повысил голос:
– Или в сотнях лёгкой конницы уже нет повиновения и порядка?
– Есть повиновение и порядок, маршал, но на этот раз я не успел… Воины кинулись на волков сразу, когда увидели, что они сделали с мальчиком…
– С мальчиком?
– Да… Волки поймали мальчика, который на рассвете пошёл в пески ставить силки на кротов.
Князь Урата-Хал встревожено поднял голову, Дах говорил, не решаясь взглянуть на него:
– Уна-Туру было известно, что мальчик знает подземный ход из песков в крепость. Они хотели, чтобы он показал. Думали во время праздника ворваться в город и устроить резню. Им ведь не откажешь в дикой дерзости, особенно сейчас.
– Мальчик не выдал? – тихо спросил Урата-Хал.
– Мальчик не выдал, князь.
В. Крапивин, Оранжевый портрет с крапинками
Красноватый песок – пеленой неизбывной печали,
Отдалённый закат – потемневшим от крови стеклом,
И застывшей звездой – стойкость духа, которой не ждали,
Эта детская взрослость, что вспыхнула ярким костром.
Кто отмерил узор на холсте человеческих судеб
И коротким движеньем порвал одинокую нить?
Кто незримый соавтор легенды о маленьком чуде,
О ребячьей душе, оттолкнувшей стремление жить?
Кто сумеет понять недоступное сердце мальчишки,
Струны детских надежд, что рвались, натолкнувшись на боль?
Где он черпал решимость терпеть изощрённые пытки
И, срываясь на крик, принимать отведённую роль?
Только несколько слов – и он был бы избавлен от муки,
Только внятный ответ на короткий вопрос палачей.
Но ребёнок молчал, и лишь стискивал тонкие руки,
И с надеждой косился на сталь занесённых мечей.
Чем измерить жестокость сердец, опалённых войною,
И безжалостность душ, оживающих в блеске клинков?
Криком прерванной жизни? Размытой и хрупкой виною?
Чередой бесконечных и страшных видений и снов?
Верно, злобе волков незнакомы подобные речи –
Только бешеный натиск в безумном стремлении рвать.
Мир качнулся от боли – и был навсегда изувечен
Взрослым правом решать и ребяческим правом молчать.
В каждой юной душе есть упрямое чистое пламя,
Над которым не властны холодные руки ветров,
И оно увлекает сердца как далёкое знамя
И ведёт за собой по тропе неозвученных слов.
Посмотри на закат, что пылает багровой вуалью,
Эхом прошлых эпох, отголоском начала начал,
И увидишь мальчишку, бредущего алою далью,
Что шагнул за короткой и страшной судьбой – и смолчал.
Да, жестокость не знает границы по имени Детство
И чернильным пятном проникает в ребячий мирок –
Так найди же минуту, мой друг, чтоб вокруг оглядеться
И услышать немую мольбу беззащитного сердца,
Чтоб успеть на призыв…
…и отбить занесённый клинок!
(26 сентября 2008 года)