Что это было?
Что это означало?
Девочка ходила в Третьяковку
Чуть не каждый день,
Порою дважды на день.
Приходила
И, для виду побродив по залам,
На скамейке перед «Мокрым лугом»
Просидеть могла хоть целый час,
Неотрывно глядя на картину.
Иногда она брала с собой подружку
Или сразу двух,
Чернявых и смешливых.
Долго высидеть им было трудно,
Но они старались как могли
И тоже
На Васильевский пейзаж глядели,
И шептались,
Как о чем-то очень важном,
А потом все вместе уходили.
Старая смотрительница зала
Этих посещений не заметить
Не могла.
Смотрительницы залов
В Эрмитаже, Третьяковке, Лувре, Прадо
Так порой приметливы и зорки,
Так догадливы,
Хранят такие тайны,
Что иных шедевров подороже.
Но понять, что здесь происходило
Чуть не каждый день,
Порою дважды на день,
Было слишком трудно.
Люди мыслят
Прецедентами,
А этот «Мокрый луг»
Был одним-единственным на свете…
Девочка ходила и ходила…
И смотрительница потихоньку
Все же сделала попытку разобраться
В том,
Что на глазах ее творится.
И она, и две ее подружки
Часто приходили в школьной форме.
Но, скорей всего, они учились
Не в десятом, а в девятом классе.
Выпускнице не позволят слишком долго
Пропадать в музее,
Мамы-папы
Пред лицом великого событья —
Поступленья в вуз —
Бывают очень строги.
Значит, это был девятый класс…
Детство не закончилось,
А юность наступила —
Самая счастливая пора.
Время расцвести и размечтаться
Вдаль и вширь,
И наплевать на то,
Что не сбыться ни одной мечте.
По шестнадцатому году все
Хорошеют,
Но ее краса
В этот год была
В особой, чудной силе —
На нее не пялились мужчины,
А глаза смущенно отводили.
И она, пренебрегая всем,
Дни, которым никогда не повториться,
Проводила в Третьяковке, в этом зале,
В обожании Васильевской картины.
Здесь висели все его работы —
«Виды Крыма», «Оттепель», другие…
Всё, что он успел оставить,
Сам
Навсегда оставшись двадцатитрехлетним.
Приходя и уходя,
Она
Останавливалась на какие-то секунды
Перед каждой из его картин,
Таков был ритуал —
Поздороваться и попрощаться.
Но смотрительница как-то раз,
Зал оставив ненадолго без присмотра,
Возвращалась
И ещё в дверях
Обнаружила, что девочка стоит
Не перед пейзажем,
А перед портретом
Самого Васильева,
Написанным Крамским.
Острый взгляд затылком ощутив,
Девочка отпрянула так резко,
Словно током стукнуло ее.
И четыре дня не приходила.
А на пятый день все три явились.
В этот раз они болтали громче,
Чем всегда,
На «Мокрый луг» глядели меньше,
Подходили и к другим картинам
С видом опытных искусствоведов.
И косились на смотрительницу зала.
Та, демонстративно отвернувшись,
Их не замечала.
Ей и так
Все, что можно вычислить,
Додумать,
Было хорошо о них известно.
Учатся они в английской школе
Тут поблизости,
Живут в домах советской знати,
Здесь же понастроенных,
Об этом говорили
Тонкие колечки и сережки,
Золотые, с настоящими камнями,
Обувь дорогая,
Было ясно —
Это девочки не из простых семей.
Главное неясным оставалось:
Что им дался этот «Мокрый луг»?
И пошло-поехало все то же:
Чуть не каждый день она приходит,
Иногда после уроков забегает,
Чтобы вечером засесть надолго,
А подружки раза два еще мелькнули
И пропали вовсе.
Школьный год
Завершался.
Наступало лето.
— Неужели будет ездить с дачи?
Приезжала четко через день
До конца июля.
— А теперь, конечно,
Мама с папой повезут на юг, —
Думала смотрительница зала.
— Поглядим, что будет через месяц.
И про все это забыла напрочь.
Неожиданно войной запахло.
Все вопили о советских танках,
Раздавивших «пражскую весну»,
О каких-то новых декабристах,
Сосланных в таежные края.
По ночам с «глушилками» боролись.
Тайная добыча информации
Расцветила жизнь
Необычайно.
И хотя смотрительница зала
Свой имела взгляд на эти вещи,
Про себя она его хранила,
И во время самых жарких споров
Даже одобрительно кивала —
Как бы ни было,
Все это поднимало
Над тупым однообразьем быта…
Где-то на исходе сентября
В зале Репина они столкнулись.
Старая смотрительница в зал
Торопилась свой,
А девочка спешила
В противоположном направлении.
— Я могла ее и не узнать,
Девочки меняются так быстро…
Стрижка новая,
Загар ей не к лицу…
Да, она ее бы не узнала,
Если бы не посмотрела та
Ей в глаза
Так прямо и так странно —
Раньше в сторону всегда смотрела.
День прошел,
Потом прошли недели…
И хотя смотрительница знала,
Что теперь никто уж не придет, —
Поднимая взгляд на «Мокрый луг»,
Не могла она привыкнуть,
Что скамейка перед ним
Всегда пуста.
Все полотна в этом зале
Для нее давно уже слились в одно,
Тонким пониманием искусства
Никогда она не отличалась,
Знала только имена —
Вот здесь Крамской,
Вот здесь Саврасов,
Вот Васильев, о котором все
Знают,
Что он страшно рано умер.
Но чтоб целый год глядеть на «Мокрый луг»!
«Оттепель» печально величава,
«Крымский лес», таинственный, тревожный…
Что такого в этом «Мокром луге»?
Вот опять Крамской. «Портрет Васильева».
Она вгляделась —
И отпрянула, едва не вскрикнув.
Да, не раз ей доводилось слышать
И читать
О безутешных душах,
Заточенных в собственном портрете.
И союзник трезвого рассудка,
Скептицизм,
Всегда его спасал
От того, чтоб этой мистике поддаться.
Но сейчас —
Рассудку не под силу
Опровергнуть
То, что происходит
На картине этой небольшой…
Кровью налиты его глаза,
Кровью и слезами,
По лицу,
Искаженному страданьем,
Пробегает
Судорога боли… Боже! Боже!
Ведь она, придя сюда работать —
Много лет назад,
Знакомилась отдельно
С каждою картиной,
И портреты
Были ей во много раз милее,
Чем занудные тоскливые пейзажи…
Не могла она такого не заметить!
И Крамской не мог такого написать.
Что же здесь происходило?
Что сейчас
Происходит?
Ах, одно понятно:
Он остался, а она — ушла.
Целый год она здесь провела.
Целый год под яростным напором
Дней волшебной отроческой силы
Отступала Времени река,
Образуя крохотную отмель —
Место их таинственных свиданий.
Эти дни иссякли. Он остался,
А она ушла,
Ведь было надо
Продолжать учиться, начинать работать,
Замуж выйти
И родить детей.
А в соседнем зале торопили
Поздних посетителей на выход,
И пожарные бесцеремонно
Занялись проверкою объектов.
Старая смотрительница снова
Подошла к нему
И безотчетно
По лицу погладила рукой,
И подумала:
— Напрасно застеклили,
Без стекла ему, наверно, было б легче…
Время шло, уже гасили свет,
Был рабочий день ее окончен.
Но в дверях опять ей захотелось
Задержаться
И окинуть взглядом
Этот «Мокрый луг», слезами исходящий
О несбывшейся любви земли и неба.
Кончился ее рабочий день,
И она ушла
И больше не вернулась.