В темных одеждах стоял незнакомец пред церковью святой,
Властно сжимая в ладони крест медный и четки резные.
Злобным дыханием ада сжигал он ворота церковьи,
Огненным взглядом на стенах он знак рисовал дьявольщины.
Буркнув под нос себе что-то, вошел незнакомец в святыню,
Где на коленях молился монах пред иконою светлой.
На голове у монаха венок был из терна и розы.
Темная мантия падала с плеч его старых волнами.
В пурпурных складках ее золотые сияли цепочки
Крестиков чудных с портретом Святых и Иисуса Христоса.
И, посмотрев на него, усмехнулся тогда незнакомец:
"Святый отец... Да какой же ты святый-то? Демон рогатый,
Маску носивший и скрывший от мира свой лик, свою сущность,
Назвал себя человеком, Богам жизнь отдавшим на веки?"
"Что тебе нужно, Исчадие ада, на этой планете?" -
Выставив образ святого, монах вопрошал, содрогаясь.
"Братство Огня за твоею душою злодейской послало,
Ибо давно уже жизнью ты лиге безумства обязан.
Или же думал, что саном святого грехи ты отвадишь?
Думаешь, Боги щадят сатанистов - монахов, чьи руки
Вечно носить пентаграмму - клеймо Сатаны обязались.
Помнишь, как в детсве, с друзьями железом каленым печать
С дьяволом вы выжигали на отроков теле, где только угодно.
Так заклеймил ты ладонь и плечо, что отныне скрываешь,
Так начал жизнь ты со связи со злобою, как называют
Нас христиане, святые, монахи и просто миряне..."
"Хватит! - монах закричал громогласно, что стены церковьи,
Аж зашатались от гласа его всем своим основанием. -
Помню я все! Только есть оправданья безумствам! Ребенком
Был я тогда и не ведал, что делаю плохо, не то бы
Не поступил бы я так! Уж клянусь я Святой Магдаленой!"
****
Смехом ему отвечал незнакомец: «Мальчишке конечно
Все, даже, грех вроде смерти простить мы готовы, но все же
Зря ты убил ту торговку тряпьем и посудой из глины».
«Я защищался. Она обмануть меня смела, хоть знала,
Что я за восемь монет мне не отданных в сдачу, как вепрь
Буду и плоть разрывать и кричать, словно бес окаянный».
«Браво! За деньги ты жизнь человека земле черно-бурой
В дань и отдашь, и молиться о том, чтобы дар та небрежно
В недра из рук приняла, ведь она и отвергнуть хотела.
Может, ты помнишь, она отказалась те кости служанки
Взять. До того ей, наверно, противна и мысль, что монахи
Душат во тьме ими дев, лишь за то, что украдкою, ночью
Те подсмотрели, как яд ты змеиный в напитки и блюда
Важных господ подмешал. Как звали служанку? Анитой?»
Алою краской залился монах, словно рак запеченный
Стал он лицом. И глаза потупив, запинаясь, промолвил:
«Анною звали. Иль Лизой. Я не помню уж точно.
Разум тогда мутен был. Ибо жизни своей я служенью
Не посвятил в пору ту, а как только монахов обитель
В странствиях дальних своих я обрел, то все понял. Признаюсь.