Однажды забрёл в наш заволжский лесок
Приезжий грибник – сибиряк.
В карманах его горсть семян кедрача
Лежала. Уж с мыслью, иль так,
Пощёлкать дорогой, он взял их с собой,
Того уж не ведомо нам.
Но сто лет спустя, в буйный Волжский прибой,
Раскинувши крону как храм,
Вцепившись корнями могучими, кедр,
Сын тёмной, холодной тайги
Возвысился силой земных щедрых недр.
И вырос таким, что враги –
Ни ветер колючий, ни стылый мороз,
Его не могли одолеть.
И только дождю было жалко до слёз,
Что даже июнь отогреть
У сына суровой тайги не сумел
Холодное сердце его.
И, надо же было в того, с кем не смел
И дуб говорить ничего,
Влюбиться безродной осинке простой,
Что рядышком с ним проросла.
Она его гладила летом листвой,
Весной для него лишь цвела.
А осенью, вырядившись как на бал,
В бордовом форсила манто.
А клён равнодушно, как будто бы спал,
Смотреть не хотел ни на что.
И так продолжалось не год, и не два –
Десяток уж лет пролетел.
А кедр был по-прежнему скуп на слова,
И знать ничего не хотел.
Но, как – то, на тот забредя островок,
Однажды зимой, рыбаки
Срубили на слеги осиновый ствол –
Другой, думать, был не с руки.
А ранней весной кедр вдруг загрустил,
И хвоя его умерла.
Уж, видно, дороже деревьев других
Ему та осинка была.