...Вечерело. За дальней околицей брехали собаки. Багряно-красный шар солнца медленно катился за кромку леса зажигая предвечерним пожаром макушки деревьев.
...Федор вышел на заднее крыльцо в одном исподнем. Дышалось легко и воздух, уже выстуженный подступающей осенью, бегал мурашами по разгоряченной спине.
...Медленно выползала из-за дальнего косогора ущербная луна, уже народившая на юный месяц порядочно серебряного пуха.
...Федор вздрогнул, но не из за холодного порыва, растрепавшего волосы и качнувшего облетелые яблони. Федор вздрогнул от воспоминаний, терзавших его уже много лет. Он помнил тот раздирающий душу вой и холодящий кровь в жилах чавкающий звук рвущейся плоти.
...Он помнил до самых маленьких мелочей все свои луны, и все луны тех, кто был как он.
...Медленно нарождавшийся месяц уныло всплывал все выше, прогоняя последнюю надежду дня, леденя горящий лес. И так же медленно но неуклонно зарождалась в сердце как всегда новая, неожиданная но нежеланная, пугающая сила, с каждым ударом подкрадывающаяся все ближе и ближе, чтоб в одну очень светлую ночь вырваться на волю. Чтоб безудержно нестись по лесу, ощущать мягкий мох когтистыми лапами и выть, выть на ненавистную серебряную печать одиночества и смерти.
...Федора нашли поутру. Он лежал в саду, закутанный в черную волчью шкуру, с пряльным веретеном в сердце. Кто-то сетовал, что после следующей полной луны ему было бы тридцать шесть.