Цветы, но не зла, то, что я хочу повеситься на фонарном столбе… Последовать чьему-то примеру… и осенние листья будут падать на пол, как ноты с клавиш фортепиано. Не задыхайся от вина клёнов, небо! – лак для ногтей покойника и цвет его губ. Разбит витраж, а осколки – слёзы, ибо я не чайка, что может расправить крылья и, вырвавшись из плена этих каменных утёсов, улететь…
Деревья – волосы земли, опрокинутые к небу… Почему они всегда черны, как прожилки в твоих глазах? Я – ведьма, Вирсавия, но ты – не Давид, а Папа Римский Иннокентий VIII. Благослови же меня своим позволением и кострами безжалостной охоты!.. И всё равно даже тогда я не захочу жить… Запутаюсь в чьих-то волосах и не пойму, почему пошёл дождь и засквозили черным стволы тополей на фоне обмокшего, как бесприютный одинокий воробей, серого бетона зданий. Блуждать по пустому кладбищу с букетом цветов и не мочь сказать, для кого они, кому? Ведь добро не бывает серым, а вот зло… Подкрадётся пепельным тигрёнком и вдруг прыгнет голодно-ласково на колени, будет вязко, монотонно, но напряженно мурлыкать: «Накорми меня! Погладь меня!» в тиканье настенных часов с большим циферблатом и римскими цифрами. И кажется, что вот они – готические шпили duomo di Milano . А где-то вдалеке за окном – безмолвная ночь и сгорбившийся столб с фонарём – милосердный худощавый циклоп – призывно зовёт лишаем искусственного света прочь, к звёздам… «Плачь же, Вирсавия, на верёвке из белых ситцевых простыней, ибо я убиваю, позволяя и приказывая!..»