Орлом, решкою ты вертись, пятак.
Что ещё тобой напророчится?
По нечётным дням я пою не так,
а по чётным петь мне не хочется.
У гитары моей, что ни лад, что ни такт,
лишь по струнам ударь, песня катится, -
продаётся душа за латунный пятак,
а в придачу – тоска да сумятица.
В сердце песня лежит
золотою горой,
а струна дребезжит, -
ты талант не зарой,
ты играй, и скука встанет,
поклонится…
Только тянет, как устану
за околицу.
Как запретный плод сорвать хочется,
ведёт на сторону, аж и сам не рад.
То мне плачется, то хохочется,
то я Богу слуга, то я чёрту брат.
Все дороги лежат вдалеке от пиров.
Кистени лихим людям, ножи ли им,
как раз плюнуть, перо засадить под ребро,
вынуть вены, порвать сухожилия.
Не звени ты, струна,
не глумись надо мной,
я не пьян от вина,
я от крови хмельной.
Слёзы веки жгут несмелые,
напрасные.
Тают «снеги», но не белые,
а красные.
Не влечёт меня яркий блеск огней,
разуверился, перемаялся.
От лихих годин, да до наших дней
кто-то лгал, юлил, кто-то каялся.
Вот и в лёгких моих есть предательский хрип,
позвала тишина, проаукала.
Хоть бы песни в дороге слегка помогли б,
да не плакала б ночь, а баюкала.
Хоть бы на год уснуть,
провалиться бы в сны,
только ломится в грудь
терпкий запах весны.
Струны вывели, - юнец,
укачало - вишь.
Значит делу не конец,
а начало лишь.
У моих дорог не видать конца,
у судьбы я строк уйму выпросил.
Поднялся с колен, грусть смахнул с лица,
а пятак, так тот просто выбросил.
Позабыл я теперь про нечёт и про чёт.
Что ни лад, то день занимается.
Так гитара звенит, ажно сердце сечёт,
и душа поёт, надрывается.
Не срывается злость,
а хоронится грусть.
Так от веку велось
и останется пусть.
Жизни свежая струя -
не предания.
Не размениваюсь я
на страдания.