Анатолий Стоянов
СЛУЖБА. Севастопольский рассказ.
Утро 26 мая 1855 года случилось холодное, чистое. К полудню ясное лазоревое небо обещает привычную крымскую жару затянувшейся весны. Море вдалеке пестреет длинными бликами штиля, вытянувшегося к северо-западу. К югу от города – спящий лагерь французско-го экспедиционного корпуса. Странно: ни дымка, кухни не раскочегарены еще – поздно подни-маетесь, вороги наши.
Он постоял немного, любуясь и дивясь великолепию окружающего мира, ловя себя на том, что часто размышляет фразами, достойными той проповеди, которую человек хочет про-изнести и возглашает всю свою жизнь.
«Вся природа есть портрет Всевышнего, совершеннейший и полный...» – так начал Ин-нокентий когда-то давно, еще тридцатишестилетним епископом, одну из проповедей•.
«Поспешим восполнять слабость воли нашей слезами истинного покаяния … подобно как мореходцы немедленно спешат снова намагничивать свой компас, когда заметят, что он те-ряет свою силу направляться к северу» – эмоциональность, четкость метафоры придавали обычным проповедям вид поэтичный, возвышенный, привлекали образованных людей в храмы и аудитории университетов и академий Киева, Вологды, Харькова, Санкт-Петербурга. Только такие люди могли противостоять нигилизации общества. Религиозные деятели не в полной ме-ре понимали значение и необходимость донести смысл Святого писания и основных положе-ний богословия в изменившихся исторических условиях середины века, века просвещения и свободы, века брожения умов. За новизну и популяризацию проповедей Иннокентий был при-писан к «неологам», старавшимся распахнуть врата православия для широких народных масс посредством разъяснения достижений современного естествознания, используя новизну для понятной протонародью иллюстрации необходимости веры.
Он вернулся под подвязанный полог армейской палатки, где в тамбуре с кувшином сту-деной воды поджидал его помощник. Умывшись и переодев белье, облачился в повседневное свое одеяние.
- Облачился, – думалось ему, – облачение, какое емкое, воздушное слово! Восстал из мирских сомнений и забот облаком – к миру облаков, к небесам.
Облачился в свободно скромные одежды и продолжил житие архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия. Еще весною позапрошлого года пожалован ему орден Св.Александра Невского, славного воина земли Русской, а теперь вот – снова война в Отчизне, и он, книгочей и богослов Иннокентий, не должен оказаться в стороне. Тем более – высокий церковный сановник. Еще с времен екатерининских записано в Уставе: «Полковому священни-ку во время боя предписано находиться при болящих и раненых». Только в войну с Наполео-ном I погибло более 40 полковых священников. Ныне племянник неистового корсиканца, французский Наполеон III, полный политических амбиций, расчетливо подружившись с бри-танской королевой Викторией, «тещей Европы» – у бастионов Севастополя. Каков надуманный повод-то к войне – обладание ключом от сокровищницы гроба Господня – он так же фиктивен, как мотив к Троянской. Нет, благочестие – никоим образом не подвигнет к смертоубийству людей. Только жадность, мания величия, жажда власти.
Иннокентий с самого начала этой вроде бы локальной, но выросшей постепенно в эпи-ческую, войны старался быть полезным, чувствовал нужность свою, видел, как поднимаются головы измученных тяжкой военной службой солдат, как приободряются эти люди в морской и армейской форме даже от того, что слышат, что сам архиепископ в Севастополе. Кроме того, если пастыри простых духовный званий ежедневно, ежечасно с защитниками русской тверды-ни, то и архиепископу высокий сан предписывает быть при армии, делом и словом поддержи-вать солдат. Сам Суворов Александр Васильич обращался к солдатам:
- Мы русские, с нами Бог, христолюбивое воинство!
А сегодня с утра служба с участием архиепископа в Севастопольском Николаевском со-боре. Будут высшие и нижние чины флота и армии. Многое надо сказать этим людям, не ща-дящим себя для победы, которая есть – возможность выстоять, не сложить оружия перед супо-статом. «Не щадя живота своего…». Иннокентий владел восемью языками; «живот» на церков-нославянском и болгарском – жизнь. Не щадя жизни, значит. Раз дана нам она для служения Вере и Отчизне, то если они потребуют принести ее на алтарь – отдай!
Вдохнул Иннокентий прохладный воздух, почувствовал приподнятость в душе, мураш-ки пробежали по плечам, кулаки сжались, он вступил в фазу подъема настроения, вдохновения Господня – знал, что будут слушать его, верить словам, сказанным с амвона. Пешком, в сопро-вождении нескольких свободных от службы офицеров, отправился к собору.
В тот же самый час началась бомбежка города английской артиллерией. Не было пяди земли севастопольской, на которую не могло бы пасть смертоносное железо, простреливалась вся небольшая площадь приморских низин и холмов.
В храме было людно, влажное дыхание сотен воинов, сырость и костровая дымность солдатских одежд делали воздух насыщенным совсем не церковными запахами; горели тускло свечи в темных углах – и сверху, из-под купола выливался на головы молящимся поток чистого утреннего света. В строгих взглядах святых на канонической росписи сияла истина необходи-мости бытия.
Сопровождаемый гулкими залпами английской эскадры, раздался в соборе уверенно твердый и убежденный голос Иннокентия:
- … Братия мои, все происходящее у вас здесь я называю не иначе как проповедью все-мирною, которая произносится на земле, а слагается не на земле, а на небе! Ибо, кто из самых первых и деятельных виновников и распорядителей настоящей брани может сказать, что про-исходящее здесь совершается не по другим причинам, а по его воле, и окончится, когда и как ему угодно?
-… Что всего неожиданнее, соединяемые общею враждой к нам, здесь явились яко бра-тья, те народы, кои доселе не могли равнодушно слышать имени один другого. Никто из них не расположен слышать о путях Промысла Божия, тем паче подчиниться им, каждый водится соб-ственными выгодами и действует по своим страстям, все, подобно строителям столпа Вавилон-ского, говорят громко: «Сотворим себе имя».
- …Подробности сего дела покажет всему свету время; но сущность его видна уже те-перь. Это окончательное падение магометанства! Это религиозное восстание от унижения и рабства православного Востока! Это грозное облегчение и кровавый урок неверию и закорене-лой гордыне Запада… Соединенные противу нас в пользу мусульманства державы идут делать одно, а выходить будет другое, противное...
Зачарованные простыми и понятными словами проповедника, стояли люди; не шелох-нувшись, затаив дыхание, не хрипя и не кашляя, солдатская масса внимала человеку, умудрен-ному жизненным опытом, наделенному многими знаниями – желающему щедро поделиться духовной стойкостью и уверенностью в правоте своего дела – защите Отчизны и Веры.
Канонада усилилась и столбы света посерели от пыли, гул все чаще колебал воздух Се-вастополя, звал наружу, к действию.
Торжественность речи, историческая насыщенность произносимого производили на-стоящее чудо единения, органичного слияния сотен людей в религиозном порыве. И когда цельному живому организму нанесена сильнейшая рана, когда над самим существованием его нависла смертельная угроза – он каждой клеточкой своею трепещет и, концентрируя усилия в безумном, инстинктивном порыве, вздымается выше собственных возможностей – и достигает освобождения. Так поступает народ наш, терпеливый и беспечный в своем всепрощении, в се-бяпрощении, в абсолютной снисходительности к окружающему люду. Вот здесь кроется родст-во монашеского звания и воинского – в соединении подвижничества человеческого и христи-анского.
Иннокентий шел в направлении временного госпиталя, расположенного в полуразвален-ном помещении бывших флотских складов, где вместо крыши были растянуты сшитые парус-ные полотнища. Раненые нижние чины лежали вдоль стен на тюфяках, заполненных сеном. Средств ухода за ранеными и перевязочных материалов не хватало – модным и патриотичным тоном среди петербургских барышень стало щипание корпии. Сопровождающий архиепископа офицер внимательно и точно старался объяснять положение, сообщил, что ежедневно убито бывает до 300 человек, раненых же – более тысячи, оперировать не успевают. Священники на-ходятся в госпиталях почти постоянно – для причастия, а в послеобеденное время – для отпева-ния упокоившихся, так что похоронная команда работает днем и ночью. После редких атак, не каждый день случающихся, стороны объявляют перемирие – для сбора раненых и убитых, хо-дят по открытому пространству между редутами и батареями русскими, британскими, француз-скими, окликают друг друга: «Здесь ваш-то, возьмите, пока жив еще, дышит».
Солдаты везде и всегда – простые крестьяне, младшие сыновья, часто бессемейные. Ка-ждому зерно христианства в душу посеяно. Но ухожено за зерном этим по-разному, заложено вождями и пастырями свое толкование – вот и воюют супротивники на совесть, по-крестьянски основательно и уважительно. Французам внушено – освободить русского мужика от рабства, англичанам заплачено – за доставку благ цивилизации к порогу русской избы, туркам… туркам домой бы, но разваливается исламская империя – надо присутствовать по воле султана на этой войне гяуров против гяуров, чтобы поменьше им кусков этой империи досталось.
Размышляя так, Иннокентий присел на ядерный ящик, которых много складировалось у полевых кухонь. Стремление к анализу исторических событий, определение взаимосвязей меж-ду элементами в огромном мире кажущихся случайностей всегда привлекало его непостижимо-стью задачи – осознать стратегический замысел Творца всего сущего.
- Вот ведь случилось, Крым, древнейший край эллинской ойкумены, а затем – купель христианства Киевской Руси – сотни лет обживался басурманами. Да и то сказать, «обживал-ся»?! Как больно, что такие места, как в нашем Крыму, где следовало бы жить людям трудолю-бивым, населены племенем тунеядным и неблагодарным к России…
Иннокентий в который раз увидел что совершается в Крыму и отчетливо почувствовал, в чем его призвание – донести это видение к братьям по вере. Снова и снова он будет обращаться к ним через кажущуюся непреодолимость времени:
- К чему вы призваны, возлюбленные! Не малое что-либо и даже не просто человеческое происходит здесь, а выходят из-под печати вековые тайны Промысла Божия; приходит в ис-полнение над царствами и народами один из великих судов Божиих, решается, надолго решает-ся судьба Востока и Запада, а может быть и всего света. Целые века прошли в ожидании на-стоящих событий, и целые века будут выражать собой их последствия…
С пригорка стало заметно, что во вражеском стане начались военные построения – вид-но, готовится атака. Небольшой кавалерийский отряд приблизился к проходу между невысоки-ми защитными сооружениями из бревен, камней и засохшей глины. Врожденное любопытство и талант исследователя побуждали Иннокентия с сосредоточенным вниманием следить в под-зорную трубу за развитием событий, тем более, что он живо интересовался многими науками, в том числе – военной, в большинстве развиваемой пруссаками и французами. А тут как раз – французы, судя по наполеоновскому знамени. Всадники красиво покружились на месте на ко-нях – и вернулись обратно, в Камышовую балку. Иннокентий рассмотрел в трубу причину их поведения – поле было усыпано большими обломками камней, вздувшимися трупами лошадей, длинными ружьями со штыками, торчавшими, как усы гигантских зловещих насекомых, зата-ившихся на время безжалостной охоты.
Конечно, кавалерия не сможет достаточно быстро преодолеть эти баррикады из железа и умерщвленной плоти и будет расстреляна картечью тульских пушек и огнем Украинского и Одесского полков, егерские батальоны которых вооружены бельгийскими нарезными ружьями. Словно зачарованный, сидел Иннокентий и видел весь разумный, расчетливый ход необозри-мой шахматной игры, затеянной европейскими игроками. Чванное мелкомыслие дипломата Меньшикова, аферизм Наполеона III, высокомерие королевы, неповоротливость султана – за доской. А на черно-белых полях – нерешительность русского командования, наивные порывы французов, слепое чувство долга британцев. Храбрость русских адмиралов и талант фортифи-катора Тотлебена, бесталанность лорда Раглана, остроумие Канробера. Теряются легкие и средние фигуры, беспечно жертвуются пешки, поскольку остается их еще много. Кажется, что много. Крымские холмы покрылись кладбищами солдат разный армий. Да будет земля им пу-хом.
Пройдет один год. В стратегическом положении противников ничего не изменится. Сто-роны понесут примерно равные потери – почти по полмиллиона человек. Англо-французская экспедиция удалится домой, увезя с собой даже осколки ядер и пули, собранные на холмах, где шли сражения. Разрушенный Севастополь останется русским, вскорости начнется возрождение уничтоженного флота. Франция подружится с Россией и поссорится с Пруссией. Британия в который раз попробует приручить Афганистан.
В 1998 году Православной Церковью Иннокентий причислен к лику святых.
Анатолий Стоянов
СЛУЖБА. Севастопольский рассказ.
к 150-летию Крымской войны.