Зоя Журбенко
http://www.stihi.ru/author.html?zoya
Россия, г. Краснодар
Каштан
(из цикла «Городские зарисовки»)
Каштаны собирал малыш
и клал в плетеное лукошко.
За ним следила сонно кошка,
владелица дворов и крыш.
Держал каштан, как шар земной,
малыш на крошечной ладони,
и по нему летели кони
и прыгал зайчик заводной.
Мурчала, всем довольна, кошка,
Мечтала, лежа на скамье,
как будет жить в большой семье
и сладко нежиться в окошке.
Не помещается каштан –
последний – в полное лукошко!
Малыш кладет его в карман...
Подумал, постоял немножко
И взял – ничью – на руки кошку.
22.09.03.
На набережной
Зоя и Аделина Журбенко
(сентябрь 2005, пос. Кабардинка)
– Смотри, Аделина, как чайки летают!
– И я хочу летать! Хочу!!! А ты?
(Темнеет горизонт. Зарница тает
На набережной лавочки пусты).
– Нет крыльев, ангел мой, я не летаю.
– А почему?
И что ответить ей,
малышке, крохе?.. Провожаем стаю
спешащих в завтра – грустных – журавлей.
– Ну почему ты, баба, не летаешь?
И, правда, почему?.. Ведь высь – светла!
– Взлетела б я, быть может, только знаешь,
там, под окном, знакомая ветла
по вечерам ждет, тихая, с работы
и надо покормить два раза пса –
магнитом держат на Земле заботы.
(Как шумно здесь! Замучила попса!)
А там – за облаками – синь да радость
бескрайний опьяняющий простор,
полета будоражащая сладость,
лучами солнца сотканный узор.
Хотела бы летать! Но не летаю.
Притихла внучка. Галька... пляж... закат...
(Так иногда о крыльях помечтаю)
Пустынный берег... глаз ее агат...
...........
– А деда?..
08.09.06.
ПРОСТИ
Сыну Алексею
Когда наступит печальный самый
день грусти, отчаянья и тоски,
и некого звать уже будет «мамой»,
Слезу утри и меня прости.
Прости за то, что живу не вечно,
что жизни путь до конца пройти
я не смогу с тобой, мой сердечный,
мой милый мальчик, меня прости.
Но знай и помни: тебе в утешенье
(ты будешь чувствовать как наяву)
в любой дали и в любое мгновенье
я рядом тихо с тобой иду.
Замри, прислушайся: сердце бьется,
давая силы тебе идти.
За то, что мы на земле не вечны,
мой нежный мальчик, меня прости.
Ты должен знать: ничего не значит,
что ты не видишь мои глаза.
И пусть душа по утрате не плачет,
хочу успеть, пока можно, сказать:
Ведь мы живем, пока ЕСТЬ, что помнить,
пока храним мы тепло в сердце,
А, значит, Птица моя, сыночек,
нам никогда не придет конец.
Пусть светлой памятью дышит сердце,
быть благодарным должны Судьбе,
что были, были мы долго вместе,
я не уйду, я вернусь к тебе.
Ты слышишь: ветром в ночи шепчу я,
ты видишь: с неба звездой смотрю.
Я здесь, я всюду. Ты мной даже дышишь.
В тебе, в душе твоей я живу.
Так не грусти: буду я с тобою
на этом свете и в мире ином.
Ты был подарен мне щедрой судьбою –
рука в руке в бесконечность уйдем.
Октябрьский шарм
дочери Алене
Октябрь с утра был занят очень
(не пожалел бессонной ночи!) –
трудился, не жалея сил,
ведь ночью Дождик моросил.
Он говорил Дождю: «Отлично!
Умыт наш город. Буду лично
Следить, чтоб всё было «O'K!»
И встречу прямо у дверей
улыбчивым и теплым днем,
чтоб листья вспыхнули огнем
осенних красок для Алены –
я двадцать лет (плюс пять!) влюбленный
в нее. Сказать «по уши» – мало:
без памяти влюблен с начала
того, 12-го дня,
и горд, что выбрала меня,
а не январь и не апрель
для юбилеев. И, поверь,
служить готов еще лет двести
(как школьнице служил, невесте) –
вот так же буду ей служить,
чтобы дорогою удачи
по жизни шла!
И не иначе!
12.10.2005г.
Ваня
А.М.
Маленький Ваня
за океаном
деда по имени – Алексом – звал.
Россию он видел,
но всё, что он помнил,
был шумный, огромный
и грустный вокзал.
Большая собака
напротив сидела,
и Ваню, казалось,
она стерегла.
А мама куда-то
в сторонку глядела,
сжимая конверт,
что она берегла.
Там, дома,
лежал он на полке
газетной,
и трогать его
запрещалось – табу!
Заманчивый
тонкий
конвертик секретный
остался лежать
на московском снегу.
И Ване хотелось
вернуться в Россию
на грустный вокзал
в шум чужих языков,
конверт отыскать,
с птицей аистом
– синий –
ведь аист приносит,
он думал,
отцов.
Но Ваня
не мог
рассказать это деду,
он звал его
коротко – Alex – и все.
Дед скоро уедет.
Сказали, что в среду –
его
в облака
самолет унесет.
А Ваня не плакал.
Он верил: собака
конверт для него
всё равно сбережет.
27.02.02.
Ксюше моей
Из цикла «Люблю и помню навсегда»
А день притихший виновато
Добавил света и тепла.
И времени река куда-то
По-прежнему текла, текла.
И облака – сама беспечность –
Уплыть спешили поскорей.
И пропуском в седую вечность –
Проем распахнутых дверей.
...................
А ты услышала – я знаю! –
«Люблю и помню навсегда».
Душа безвинная взлетает
Капелью – талая вода.
27.02.08.
Я верю
Из цикла «Люблю и помню навсегда»
Боре, племяннику
Всё это против естества –
Что нет тебя, а я жива,
И только белый обелиск
Тебя хранит, и желтый лист
Над бескозыркою летит,
И Время шелестит: «Он спит».
Ты смотришь прямо мне в глаза,
И медленно скользит слеза,
И я от горя каменею,
И взора отвести не смею
От юного лица мальчишки,
Которому читала книжки.
Теперь тебе бы было тридцать,
Но здесь лишь облака да птицы,
И тишина, и твой портрет –
Всё тот же, через много лет.
С него ты смотришь сквозь года,
Родной и юный навсегда.
Я всё стою, и рвет мне душу
(Ты слышишь? Слушай, слушай, слушай!)
Утраты боль, и нем мой крик!
Незримый, вдруг к плечу приник
Неуловимой тенью ветер.
Но нет тебя! Нет! Нет на свете!
Я с этим не могу смириться!
Быть может ты – вот эта птица,
Что вдруг явилась ниоткуда
Как знак или предвестник чуда,
Обещанного в Книге Книг,
Будь то младенец иль старик.
Хочу живой увидеть это
Здесь, на Земле, не с «того» света –
Тебя увидеть вновь живым:
Красивым, сильным, молодым!
Пусть бескозырки ленты вьются,
И в такт сердца, воскреснув, бьются.
02.08.2000 г.
В святая святых
Из цикла «Золотые руки – сердце золотое»
Саиде Черимовне Мезужок посвящается
Притихли палаты. Готовятся кресла
И вот уж в работе и руки, и чресла
И маленький ангел – надежд вожделение –
Всё ближе и ближе всё ближе к рождению.
Его ожидают искусные руки,
Знакомого голоса сладкие звуки,
Весы, сантиметр и первая бирка.
Здесь всё для него: от врача до пробирки.
Последний рывок! Крик – знамение свыше:
Ребенок родился – он плачет и дышит!
И эта награда дороже медали –
Его девять месяцев трепетно ждали.
На теплых ладонях – счастья комочек,
А здесь, на бумаге – лишь несколько строчек.
20.02.04.
* * *
Саиде Черимовне Мезужок и Феликсу посвящается
Из цикла «Золотые руки – сердце золотое»
Город уставший уснул до рассвета:
Затихли дороги, вздремнули кюветы,
Луна прикорнула на сгорбленной крыше
И кажутся ели у входа чуть выше.
Город заснул. Только светятся окна
(деревья и клумбы под дождичком мокнут) –
Окна роддома, где добрые руки
Ослабить помогут роженицам муки.
Надежны, сильны эти женские руки,
Не знают усталости, праздности, скуки –
В любую минуту, в любое мгновение
Готовы свершать это чудо – рождение.
Они – золотые, искусные! Право
Дано им ребенка принять не для славы –
Для счастья и радости – жизни свершения:
Ее торжества и ее продолжения.
Поклон – до земли. Благодарность – без края!
Ведь подвиг – работа, и всем Вы – родная,
Чьим выпала детям удача родиться –
Под Вашим началом на свет появиться.
В окне – силуэт. Тишина в кабинете.
Две жизни – в руках, и за них Вы – в ответе.
Луна удивляться уже перестала:
чуть-чуть отдохнуть – и опять всё с начала.
..........
К утру распогодится: солнце проснется,
и град отдохнувший в ответ улыбнется:
за ночь, пока спал, стал еще он богаче
от детского первого звонкого плача.
10.07.06.
Почти что мама
Из цикла «Золотые руки – сердце золотое»
Айшет Аслановне Таймасуковой – с искренней благодарностью
Сопят «новоселы» в роддоме, в палате
Они видят сны: в белом халате
хрупкая женщина – только не мама,
а очень похожа: глазами и станом,
такая же чуткая, очень красивая.
Запомнились руки, улыбка счастливая.
Женщина с добрым прекрасным лицом –
рядом с растерянным юным отцом –
приняла в мир и с тех пор стала сниться,
и слились в лице ее прочие лица.
Поэтому мирно, надежно и сладко
спать маленьким гражданам
в детских кроватках.
20.02.04.
Кольчугино Владимирской
Из цикла «Чужих детей не бывает»
Сыро.
Водица мутная в ерике за домами.
Детской рукой кораблик в плаванье пущен – к маме:
неба кусочек рваный, солнышко – желтым диском
к маме плывет надеждой – лодочкой – встречи близкой.
Может,
за поворотом, скрытым больным туманом,
маму найдет кораблик, выпущенный Романом,
Колей, Никитой, Вовой, Витей, Сережей, Сашей...
Или Иришкой, Олей, Анечкой, Светой, Наташей*.
Мама,
конечно, любит... Мама, конечно, ищет...
Только вот за окошком ветер-бродяга свищет.
Только вот дождь упрямый снова стучит по крыше,
Ах, продержись, кораблик, раз уж ты в плаванье вышел.
Прямо
иди по курсу, не промокай, будь другом!..
..........
Был непростым кораблик – служил он спасательным кругом.
30.01.06.
* Дети из детского дома в г. Кольчугино Владимирской области
Сгоревший дом в поселке Ильский
Из цикла «Чужих детей не бывает»
Сгоревший дом в поселке Ильский,
А рядом – «Даллас», чем не рай!
Круиз на теплоходе «Рыльский»:
Веселье, радость через край!
А где-то на углу старушка
С рукой дрожащей тупит взгляд,
И в детском доме нет игрушки
У брошенных – чужих – ребят.
Они в другой какой-то нише,
Ведь манят «Далласа» огни
Прислушайся! Играйте тише!
Ведь за бортом сейчас они!
И среди шумного веселья
Утех на праздничном пиру
Не растеряй души стремленье
Творить добро в больном миру.
20.06.03. Краснодар–Анапа
Молодость, политика, любовь...
Десятиклассники!
Ребята,
кому любить пришла пора!..
...Политизированы хаты,
площадки вашего двора...
Вновь пригодилась униформа
и рапорт есть кому подать...
Движение ваше – лишь проформа:
растят колонны пятой рать.
А за окном – смеется лето,
на клумбе – буйных красок спор...
...Не в то вы, мальчики, одеты
и рапорт ваш не рапорт – ор:
Идете вместе дюжей силой,
волна по всей стране сильна...
Коль молодости не до милой,
знать, эта молодость... больна.
Лечить?..
Под силу лишь природе:
Обрушить чувств лавинный пласт.
При переменчивой погоде
коварен, ох, коварен наст!
08.08.04.
Русскому солдату
По полю ведь не я бежала,
Спасаясь от собак и пуль.
Не я, не я тебя рожала,
И был тот месяц не июль.
И небо из воронки висло,
Не нам качая колыбель.
От взрывов ничего не слышно,
И горько, горько от потерь.
Не я тебе в бараке темном
Шептала имя, чтоб ты знал,
Чтоб чувствовал, любил и помнил
Страну – начало всех начал.
Не я в окопах укрывала
Живой комочек от войны.
Не я, не я тебе шептала:
«Живи, мой маленький, живи!»
Не ты прошел сквозь ад кромешный
Суровых бурь военных лет,
Не ты, не ты в закате вешнем
Оставил свой последний след.
Так почему ж на сердце рана,
И в горле застревает крик,
И слышу это слово: «Мама!»,
И вижу: он к земле приник.
Лежит солдат в воронке рваной,
И орден пулею пробит.
Нет Виктора, Ильи, Ивана,
И по нему душа скорбит.
По мальчику в простой шинели
С пятном кровавым на груди.
Его сберечь мы не сумели,
Мы, матери моей Земли.
Август, 2000.
«Пятнадцать лет без переписки»
«Пятнадцать лет без переписки» –
И миг один из них лишь твой.
Собаки, конвоиры, вышки.
Закрыл глаза. Идешь домой
Уснувший дом, и свет в окошке,
Жена склонилась над столом,
В кроватке сладко спит Сережка,
Два фото рядом под стеклом.
Кукушка старая из детства
Вот-вот объявит новый день.
Ввек на нее не наглядеться!..
Живая замерла мишень.
Мешок из камня на засове,
Три шага до Небесных Врат.
Вдруг вскинула в смятении брови
И отшатнулась вдруг назад.
Кольнуло сердце острой болью –
И задохнулась от тоски.
Пол залит ярко-алой кровью.
Раскаты грома у реки.
В кроватке засопел Сережка,
Перевернулся на бочок.
И месяц заглянул в окошко.
Пятнадцать лет – не вечный срок!
И до утра жена писала
Письмо ему в далекий край.
А он в тот час шел от причала
В свой новый дом. Шел прямо в Рай.
18.08.2002 г.
Помним
Детям Беслана и Буденновска
Из цикла «Красной нитью – сердца боль»
Зачем ты наступило, Лето?..
Тебе, Буденновск
Зачем ты наступило, Лето?..
Остановить бы на бегу!
В одежды белые одето,
стоишь, скорбя, на берегу:
стоишь на берегу печали
у той разлучницы – реки,
чьи волны полный челн качали,
уму и сердцу вопреки.
Не виновато, знаю, Лето.
Но больше не с кого спросить
за канувших до срока в Лету.
А дождик будет моросить
всю ночь, до ласковой зарницы,
слезам и горю волю дав,
и будут тихо души-птицы
кружить, забвению предав
часов последних неизбежность,
жестокость, страх, смятенье, боль,
Лишь помня бабушкину нежность
и помня мамину любовь.
17.06.06.
Красной нитью – сердца боль
Красной нитью –
сердца боль
на отравленной планете –
в резервации
ЮДОЛЬ,
где, безвинны, гибнут дети,
где бесстыдно лгут
в глаза
с кровью залитых экранов,
и предательски
гюрза
страха жалит душу в ранах.
По оставшимся
рубцам
жизнь страны читай, как книгу:
перепродана дельцам
Родина. А людям – фигу.
Правды током –
пропустить
по истерзанным границам,
чтобы шоком
исцелить
и вернуть беспечность лицам.
Красной нитью –
сердца боль
на обманутой планете –
в резервации
ЮДОЛЬ,
где взывают к взрослым дети:
«Спасите нас!»
10.09.04.
Сын
из цикла «Красной нитью – сердца боль»
«Ты мне не сын!» – сказала мать.
Не сын?
Сказала?!.
Что же ждать
от них, кому и мать – не мать?!
Скажите, что от них нам ждать?!
Нет, мать, он – твой и только твой!
Его
позор –
тебе виной.
Ты с ним за то сейчас в ответе,
что под прицелом наши дети,
за то, что чьи-то сын и дочь
от страха
стынут
третью ночь,
за то, что жизнь – на волоске.
Конец его – в твоей руке.
Ты – мать. Кричи, зови, проси!
Из детства
свет
ему
неси,
найди струну в грязи души
и отрекаться не спеши.
Он – сын! Он ножками стучал
в утробе.
По ночам кричал
младенцем, дорогой комочек
Сокровище, родной сыночек
Стань на колени и моли.
Не отрывай
колен от земли.
Пока твоей слезы огонь
не тронет сердце.
Тронет.
Тронь!
Ты – мать.
03.09.04.
* * *
Из цикла «Две стороны медали»
Эпохи меняют лица,
и сердца меняется стук.
Военных времен столица –
мозоли натруженных рук.
«За Родину!» – звать не надо:
«в ружье!» – наш десятый класс.
Живым возвращайся, отрада,
будь смелым, сражаясь за нас!
Девчонки – почти что дети –
на крышах – фугасный дым.
Без сна мы на вахте третьей –
столицу врагу не сдадим!
А где-то в глухом болоте
под небом нездешних мест
иль в танке, сгоревшем на флоте
для мальчика нужен крест.
Слезой на лице эпохи
судьбы оборвавшейся свет,
и к Празднику правнуки-крохи
на верность дают обет:
эпохи пусть сменят лица,
изменится сердца стук,
но Родина и столица –
достойны надежных рук
своих подрастающих сыновей.
28.08.04.