Ласточка
Конец сентября, ласточки улетели на юг, оставив пустые гнезда под потолком одноэтажного здания. Кроме одного гнезда, из которого торчат крыло и маленькая черно-белая головка. И так день за днем. Крыло больше не будет чувствовать ветер, а клюв кормить птенцов. Это мертвая ласточка.
А что будет весной, когда они вернутся? как они поступят? скорее всего, сбросят высохший трупик вниз и там будет жить новая семья ласточек. Или, быть может, они растащат его по перьям для починки своих жилищ. Или маляры, делая ремонт, собьют все гнезда перед тем, как побелить потолок.
Сегодня солнечный день. Высоко в ясном небе хрупкие обломки облаков. Ветер тише. Сквозь жесткую засыхающую траву пробирается неугомонный жук-скоробей. А она лежит себе в гнезде и ждет весны. Ласточка.
Соленое озеро
Я ем сахар килограммами, потому что во мне слишком много соли.
Толи от того, что я хожу кругами, собирая обрывки своих следов, то ли
Во мне зарождается желтовато-белое неглубокое озеро печали
А на дне у него то ли бьют, то ли лежат ключи, которые в прошлом году потеряли,
Не долетевшие до фонарей мотыльки
Несколько сломанных спичек, кусочек картона,
И в декабре, нацепив на ботинки коньки,
Сны заскользят о далеких друзьях и знакомых…
Тишина
Когда за окном проезжает машина,
Я слышу, как шепчут окно и стена:
Проснись и, пожалуйста, напиши нам
Под лампой о том, как поет тишина,
О ровном накале вольфрамовой нити,
О тенях деревьев
На потолке,
О том, что вы все столь небрежно храните,
И в сердце, и где-то
На чердаке.
В городе
Очертания зданий как будто подчеркнуто грубы
Под покровом метановых туч и гнилых облаков,
Травоядному городу вырвали старые зубы,
Заменив их рядами железобетонных клыков.
Обрубили его тополиные руки,
Раскрошили его золотые глаза,
И сожгли недошедшие письма
В печах обреченности
У лепрозория
Безразличия.
Летчик
Когда-нибудь, может быть,
Ты
Проснешься серебряным летчиком,
Наденешь свой шлем,
Забудешь про завтрак остывший,
Про ветры безмолвия,
Плавно скользящие в пропасть,
И неуловимым для глаз
Альбатросом
Сквозь утренний плен
Гнетущих предчувствий
Направишься
К северо-западу Африки.
Внезапно
Забарахлит двигатель,
Ты приземлишься и станешь чинить,
Где-нибудь в пятом часу вечера
Тебе повстречается
Он -
Странно смеющийся мальчик,
Попросит письмо передать,
Другу
И пропадет.
Когда-нибудь, может быть,
Ты
Проснешься в пустыне
И станешь чинить
Сломанный двигатель
А он
где-нибудь там,
На своем астероиде.
Постскриптум.
Когда-нибудь, может быть,
Ты
Внезапно поймешь,
Что не было мальчика,
Не было северо-запада Африки,
А были лишь ветры безмолвия,
Плавно скользящие в пропасть,
И этот конверт у тебя в руке,
Постскриптум.
Но это не повод
Нет, нет, это вовсе не повод
Чтобы совсем бросить
Чинить двигатель самолета,
Который, может быть, никогда не летал,
Чтобы забыть про этот
Постскриптум
Лето
Я понял, куда спряталось лето
Я понял, куда спряталось это лето,
Лето этого года.
Оно в желтой лягушке в зеленую крапинку,
В походке марсианина богомола,
В вечной хрупкости южных созвездий,
В юркости ящериц,
И деловитом молчании скоробея
Лето этого года
В том, как ползет по кафелю одноногий сверчок,
И в том, что действительно происходит,
В то время пока ты думаешь
О том, происходит ли что-то вообще.
И в воспоминаниях о другом
Лете тысяча девятьсот девяностого –
Я понял, куда спряталось лето,
Я понял, куда спряталось это лето,
Но я нашел его,
Эврика! Я нашел лето,
Лето этого года.
Сани
Я в тулупчике
И приказчик в тулупчике
На поминках мороз
Минус тридцать
Григорий
Заварка
Веретено…
Зима, зима, зима,
Ууухххх...
Сани, сани, сани
Итс ол тру
Ай лав ю.
В ящиках
Сколько еще мусора в ящиках
Письменного стола?
Сколько еще пустых звуков
В фарфоровых чашках?
Сколько забытого, заплесневелого,
Перебродившего,
Разложившегося?
И ничего не видно под слоем пыли
По щиколотку…
Представить, будто это ковер
Персидский.
Нет, не поможет, меня выдаст
Запах гниющих крыс,
Сдохших от голода где-то в подвале
За игрой в шахматы
На огарки моих свечей.
Поэтому, поскорее наружу,
Скорее, скорее за дезинфектором,
За дезинсектором, сегодня же
За канистрой бензина и спичками
И за пожарной машиной,
Скорее, скорее, открыть
Хотя бы форточку,
Хотя бы посуду вымыть -
Это такая малость,
Но это уже противоядие,
Хотя бы форточку
Хотя бы глоток свежего воздуха,
Не говоря уж о том, чтобы жить
Там, где всего этого
Просто нет…
Собака
Вы когда-нибудь видели, как умирает собака? Маленькая собака, почти щенок. Светло-коричневая шерсть с опалинами. Вы помните, как неделю назад она вместе с другими щенками резвилась и грелась на солнце. А сегодня – эта самая собака медленно идет куда-то мимо вас – очень худая, лапы переставляет еле-еле, голова поникшая. Вы зовете ее, а она оборачивается и смотрит отрешенно. Потом уходит в траву на заднем дворе гостиницы, огороженной забором, и там ложится. Морду кладет на лапы, а когда вы подходите, она совсем не пугается и смотрит на вас. Смотрит грустно и немного жалобно, спокойно и немного удивленно, в целом, какая-то глубина открывается в ее взгляде, как будто она понимает, что с ней происходит.
Когда вы приносите ей молоко, она не пьет, отворачивается от него, моргает. И лежит, свернувшись калачиком, дышит.
А наутро уже без движения. Только мухи ползают. Черные и одна жирная зеленая. А собаки с грустными глазами уже нет. Вот так умирает собака. Маленькая собака, светло-коричневая с опалинами, почти щенок.
Вечер
Слезоточивые ногти вечности
Увязли в синеватом болотце
Одного вечера
Одного слова
Одного ожидания
Одного отражения тишины
Средневековые ее волосы
Восковые ее замыслы
Вожжи заснувшего кучера
По дороге из съемной квартиры
В чертоги древнего сна.
Здесь ничего не решает
Ясность сознания
Твердость памяти
Здесь все решает сварка
То, как проложены швы
И то, что успела сделать ржавчина
Пока ты пытался понять
Отчего все это напоминает госпиталь
Клинику бирюзового подсознания
Или технику прикосновения
К вечности, минуя ее
Слезоточивые ногти…
В этом искусственном мире,
Который вот-вот занесет песком,
Накроет дождем, смоет в море
Одного вечера
Одного слова
Одного ожидания
Одного отражения тишины…
Кулон
Винокуренный завод
купца первой гильдии
Махотина
производит сухарную с хреном
вот-вот. Мне два литра
оного зелья
и я буду счастлив вполне,
буду валяться в луже
и за пять копеек
отдам золотой
с портретом государя императора
матушкин кулон