Ты говоришь мне, что я «такая свободная». А я этого не замечаю. Для меня нет категории «свободы» и «несвободы». Есть «жизнь – и всё тут!». Я в своём субъективном времени и только в нём. Молекулу, в которой я – единственный атом, сталкивает то с одной похожей молекулой, то с другой – с другим микрокосмом, а то с целой компанией собутыльников. Чокнусь с ними хрустальной стенкой и тут же от них отдаляюсь. Сначала переживала. Отец первым дал мне понимание: «Это естественный отбор». Можно и так сформулировать. Но точнее даже сказать не отбор (над нами отнюдь не селекционер, не узкий специалист), а порядок. Да, именно гармония хаоса, вечного броуновского движения судеб. Жизнь сталкивает нас с одними, вскоре уносит от них к другому столику или к барной стойке, оттуда – к старому сторожу а ля охранник в кирзовых сапогах. А потом несёт по улице, полной фонарных дорожек там, где зеркальный асфальт не скрыт листьями. Сталкивает с пальто и куртками, с длинными силуэтами на влажной листве и траве, с светлыми пятнами и с мерцающими точками; с луной, наконец, красной раз в шесть лет двадцать седьмого числа. Нет встреч и расставаний. Есть память о тех и других, и это вечная жизнь мгновения, которую равно обещают слепящая вспышка, сопровождаемая тракторным скрежетом, и отражающий её зрачок. Не нужно скорбеть о том, что встречного уже никогда не увидишь: нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Радуйся, человече,
Что раз состоялась встреча.
Пусть будет она одна.
Только всё равно понемногу полынь в сердце зацветает. Это естественно, мы же люди. «А что естественно, то не безобразно», – не раз говорил любимый мною глубокий голос совсем по другому поводу. И тоска по ушедшему не наказание, а физиология души (не всякой, но определённой души в определённый момент – позиционной реализации того, что, наверное, восходит к какому-нибудь эйдосу).
В данную минуту я стою посреди коридора на облезлом паркетном полу, не отражающем теней. И я просто рада, что в моей жизни была вот эта, вон та и ещё те и такие-то встречи. Были разговоры. Или взгляды. Или молчаливое соприсутствие во всей своей сладостной бесполезности. Или это было красивое сновидение, где условно «плохое» и условно «хорошее», но только в понимании персонажей. А в реальности эти категории растворились. И это отнюдь не ницшевское, ведь утопии, по идее, следовало бы воплотиться: любая утопия есть несбыточная надежда. У нас же речь о сне – особый мир, у каждого свой и по-разному субъективно реальный. И хорошо, что мне все вы снитесь. Я в восхищении!..
29. X. 2008 г.