Каждый вечер, провожая взглядом умирающее солнце, Стив восхищался тем величественным антуражем, с которым было обставлено это действо. Он, сам умирающий от болезни с диагнозом в страницу, наблюдая, как исчезает багровеющий диск, вспоминал лишь об одном дне из своей жизни, как он думал добропорядочной по отношению к оставляющему его миру.
В одной из больничных палат местного госпиталя находились двое действующих лиц трагедии. Один – молодой священник Робер Дешорне пастор Кельского прихода, появившийся здесь по просьбе врача госпиталя. И Стива Маклина – бывшего старшего стюарда одного из комфортабельных океанских лайнеров престижной компании «ОушенТревел» - а нынче неизлечимо больного пассажира этого своеобразного хосписа.
Маклин не был в приходе Келье, но, узнав из разговоров больничных о приезде нового священника, неожиданно для себя выказал желание пригласить Дешорне к себе. В прежней счастливой жизни Стив не был склонен предаваться общению с господом и как многие из нас был занят больше своим телом и тем, как комфортнее устроить его, нежели состоянием своего духа, как правильно говорят немцы meind или geist. Но, когда естественное угасание тела неожиданно и неестественно быстро стало приближаться к своему финалу, Стиву захотелось рассказать о себе, не привлекая общего внимания, чего не могло быть, общаясь он с теми из своего круга, кого он оставлял без особого сожаления, да и последние отвечали негласной взаимностью, о чем Стив конечно же догадывался.
- Вам не дано понять этого, вам не дано понять силу любви, всепоглощающую ее страсть. А я познал наслаждение, которое стоит всех корон, всех царств, всех благ этого мира. Я познал любовь, ее силу и жар, я познал благо обладания и благо отдать себя, отдать себя всего, и я не прошу в отпущении грехов, но я требую свое право исповеди. Посмотри, Робер, на этот багровый диск, что так неуклонно следует за горизонт нашего мира, горизонт страданий и наслаждений…
- Я все понимаю, Стив, понять очень легко. Сама любовь не порочна, она возникает между детьми и родителями, между друзьями, между мужчиной и женщиной … но сейчас меня более заботит твоя судьба, нежели судьба мироздания. В этом мире так мало красоты и так много страдания, остается уповать только на бога
- Если считать, что бог существует. Есть ли в мире еще что, кроме наших собственных мыслей. У каждого есть своя пропасть в мироздании поначалу ты заполняешь ее работой, потом друзьями, наигранной любовью с женщиной, но в конце понимаешь, что эту пропасть заполнить невозможно – Стиву становилось все труднее говорить. - В любви нет логики, поэтому все ее так жаждут, любовь сильнее здравого смысла…
- Любовь не спрашивает нас кто мы, какие мы, - невпопад, да и больше самому себе отвечал Робер. – Когда погружаешься в океан, не всегда понимаешь что отдаешься его страсти, мощи и бесконечности.
- Я думал о прогулке в парке при свете луны, - неожиданно вдруг сказал Стив. Дешорне с недоверием посмотрел на молодого человека, а Стив продолжал - Знаешь, что я сделал сегодня? Я сегодня ушел в парк и долго гулял там совершенно один. – Подобие горькой усмешки отразилось на лице Стива. Его лоб покрылся испариной, дышал он прерывисто – В мыслях…только в мыслях… Я захотел заплакать, но не смог…мне нужно выплакаться, нельзя убить свое прошлое. Да, нельзя убить свое прошлое.
Стив замолчал. В его угасающем сознании возникло видение.
Большая зальная комната, обустроенная по правилам техно-модерна и устланная во весь ее пол огромным толстым восточным ковром, что крайне не вязалось с дизайном помещения, но было лишь капризным желанием хозяина дома. Лучи просыпающегося светила, разбегаясь по анфиладе, разбиваясь в витражах огромных окон, причудливой световой мозаикой наполняли зал. Стив полулежит на этой импровизированной толстой постели, опершись на небольшие подушки, набитые овечьей шерстью. Он обнял за плечи того единственного в своей жизни человека, ради которого готов был отдать самую свою душу. Дар спал спокойно, положив голову на грудь друга, отдав себя во власть метаморфозам сна. Его темные волосы упали на лоб, прикрыв брови, капельки пота легкими росинками собрались над верхней губой. Слегка приоткрытый рот и алые всплески на щеках Дара, да и весь его чудный образ, словно созданный рукой Рафаэля, напоминал картины великих итальянцев.
Стив гнал сон, боясь в забытьи потерять то чудное воспоминание о прошедшей ночи, ради которого стоило прожить целых девятнадцать лет…
Ужин им заменил виноград и легкое испанское вино, да и утоляли они совсем другую страсть. То безумное желание любовной близости и единения, когда один воплощаясь в другом, переворачивает в себе само существование, поднимаясь в сознании над этим безвольным миром и вновь падая в его безумные объятия…
Стив закрыл глаза…
Тающий солнечный диск отправлялся за даль горизонта, оставляя на чернеющем небосклоне всплески апельсинового цвета.
Тело Стива, едва напрягшись, обмякло, по лицу пробежало легкое дуновение, застыв подобием улыбки. Рука безвольно опустилась с кровати, из раскрывшейся ладони скользнули янтарные четки - то единственное, что, не считая обрывочных воспоминаний, оставалось напоминанием о Даре. Веки слегка приоткрылись, на мгновение выхватив крохотную искру, которая едва появившись, сорвалась и устремилась прочь, влекомая другим бытием.
И ровно в этот миг на небе заблестела голубовато-рубиновым светом звезда, только что рожденная мирозданием…