Говор ли чую полуденный горний?
Гром ли горит над державой прогорклой? —
падает долго у ног.
Мукой неведомой, скрытой доселе,
длятся — аукая — в гулкой беседе —
Царь, Корноухий и Годунов.
Там, по соленой земле богоданной —
слушайте их, колымы-магаданы,
слушаете вы, времеса!
Чуйте! — Не слышат.
Чуйте! — Не слышат.
Спины несметные звон не колышет.
Смертно немеют леса.
А по Отчизне, как меченый кочет,
чорный опричник, оскалившись, скачет —
мучить, ничтожить, имать.
Чорный опричник, сжинающий смуту.
Что ему Родина, кату и плуту!
Жонка, наложница — только не мать.
Чуйте! — Не слышат.
Чуйте! — Не слышат.
Выю повинную плеть не колышет,
смердских коленей не колет стерня.
Вновь — в кровеносных столетьях напрасных —
вор блудословный Отечеством правит,
прежнею ношей согбенна страна.
Только — в её терпеливом изгибе
впредь — упование, а не погибель.
Воля стозвонная торкнулась в смутном лице.
Слушай же люд,
распростёртый пред звуком отверстым,
скул колокольих свободу в клокочущей тверди!
Слушай, держава, глаголы в своих облацех!
1990
____________
* Царь, Корноухий и Годунов — колокола Троице-Сергиевой Лавры, убиенные безбожной властью, но теперь отлитые заново