По улице, спеша на ежевечерний чай
(кто-то предпочитает кофе),
Он поднимает голову и начинает читать
иероглиф заката в окне.
Рыжие руки-сполохи.
В городе, где я ничей, неприкаянный –
нога не ступала, взгляд не ласкал рысцой –
он идет каждый вечер с работы,
в тело бетонное/небо асфальтное впаянный,
поднимает голову и следует языком за резцом.
Более не успевает, опускает размеренно впадины,
в шарф кутается (кто-то выберет воротник).
Жаркий и высеченный горит,
у чужой высоты украденный.
Кофе варится на плите, кофейно внутри бурлит.
А закат – полотенце окна вышитое.
Зеркала занавешивают от мертвых, окна от прошлого.
А когда и штор не видать, греет звездою выжженное
рыжее нацарапанное домино на окошке.
Этот город – лишь абсолютное N в квадрате.
Кто идет, буква М, или желтых запах.
Но надета смирительная на вате,
а пальто, чур – рубашка гавайская на закате.
Рождение солнца в бесполых лапах…
Города контур незнакомый и кафельный.
Проволокой летом обмотан,
зимою укрыт вафельным.
Тот, кому выпало здесь брести,
отличается волглым сердцем.
Иероглиф не может его спасти,
хлеб-соль, беда, полотенце.
А кофе – иллюзию красных
зерен – иероглиф даст вам.
Если шея согнется, найти и взять.
Хлеб-соль пропьется.
В пустоту, мысли раззявив,
уходит мне неизвестный
бледный –
по улице
лиц
N–дискретных...
04-11.08