Свет. Безумный свет её.
Плывут полуденной завесой тайны и ритм жизни города волшебного неисправим.
Двух городов. Она одновременно ни в одном и в них обеих сразу. Цветные
фотографии. Слова. Желания.
Попытки улететь в одну туманность с ним.
Она - звезда. Одна из тысяч. Одна такая - с именем.
И ели новогодние склоняются к её ногам. Зима бесснежна.
А кожа задыхается от шрамов и свежих швов.
Тугие нити, распустив узлы, то тут, то там проглядывают сквозь отсутствие одежды.
Сырой подвал.
Безликий узник на цепи воспоминаний прикован к прошлой вечности.
Сочится кровь. Как сок берёзовый. А глины нет. Вокруг бетон и пыль. Заплесневелые
обои с глупыми цветами. Завядшими. Хотя они и не были даже семенами. И не
страдали от жары и смога. Берёзы умирают ведь, когда в коре зияют дыры.
Один удар ножом от радости до бессердечности.
В её дворце тепло. Висят картины. Радуга на полстены.
Две керосиновые лампы догорают, дымя несмело в пустоту полупрозрачных сводов.
Всё делала лишь одному. Лишь для него. Но улетала. А возвращаться не хотела.
И видела огромные поля и ночь, в которой каждую секунду зарождались тени жизней
и новых бесконечных хороводов.
Играли. Стреляли наугад. В живых.
Когда-то сильных, но теперь уж беззащитных псов. Щенков. Котят и взрослых
кошек. Мучения приносили смех, широкие улыбки и ощущение могущества в
отдельно взятом мире лжи и безразличия.
Опавшая листва забагровела и набухла. Её ладони впитывают злобу, и хватит
одного прикосновения тебе и мне, чтобы забыться. Охотники не сдвинулись со своих
мест. Живыми. Трусливые сердца остановились под натиском бесстрашных глаз,
упрямых лап и белоснежно режущих зубов.
Ружья стреляют обратно. Охотник становится дичью.
Зеро. Бывает.
Она умеет отворачиваться в те моменты, когда и не хотелось, но приходится учиться
жизни. Смотреть, как грязное бельё не станет чистым, хоть сотни раз пропущенное
сквозь барабаны мощных, неподкупных и упрямых стиральных машин.
Но вскоре солнце будет голубым. Как океан. Бездонным и манящим, как
что-то недоступное, запретное. Горячее. А в самом тёплом морге врач
заботливой рукой отсёк больному тлеющую ногу и самодельную, из старой
и ненужной телогрейки, бережно пришил.
Война закончилась. Закончилась любовью.
Всеобщей. Как Вудсток. Как край безбрежной простыни, расстеленной над
миром вместо неба и комет.
Она настойчива. Не верит, что бывает так. Что дружат крепко. И пишет в
строчку, аккуратно составляя стих:
"Реют флаги и будет так, как я хочу -
Много светлых и приятных мгновений.
Есть ещё один в жизни моей, но ему промолчу.
Вижу цель. И надежда умирает последней".
А на улицах толпы беснуются, новый идол - осиновый кол. Ручная работа. Не
спасает ни рьяная вера, ни шкатулочный тихий балет.
Лучи. И веер.
Разгонит непонятные тревоги, оставив голый кафель и брызги молока на
остывающей плите на старой кухне. Она и я. Сидим за чаем с приторным
печеньем и уговариваем время быть скромней и тише, быть незаметнее и не
делить нас навсегда напополам.
Ручные феи исчезают. В пух и прах. Реальность.
Достань из чашки лезвие и проведи по горлу, по рукам, по трепетной груди.
И опусти его в букет цветов, подаренный совсем не той или не тем, кто
нужен. Подпрыгни и лети. Не страшно. И не больно. На обнажённом теле
только ветер и ощущение стыда. Но ты один. Или одна. Вернёшься может
быть. Когда-нибудь. Не завтра. Закрой глаза. Букет и лезвие. Ты
слышишь? Зажмурься. Всё. Ты сделал то, что должен.
А я люблю её, представь себе. И просто так ей эти звёзды не отдам.
Безумный свет её..