По развалинам дивных церквей,
по обломкам культуры
цесаревич и я -
два пятна от нательных рубах-
шли в какой-то неведомый
и чужеземный Futurum,
и потухший окурок
горчил на бескровных губах.
На холмах, что окрест,
слишком ветхий налёт классицизма
чтоб на совесть пенять
и почти позабытую честь.
Виноваты ли мы,
что ещё не платили акциза
за невздорные строки,
которые уж не прочесть.
Кто сказал, что нельзя
умереть от напрасной мороки,
от рутины, бездарности,
кратности дней-близнецов?
Так призывно купались
в венчальном снегу зимородки,
что почудился отклик,
серебряный звон бубенцов.
Постоим в благодати
у культовой нынче ротонды!
На ротацию мыслей
тогда снизойдёт благодать.
Круговерть во Вселенной.
Огней городских пелотоны
в неизвестность летят,
превращая секунды в года.
Вот и всё, цесаревич!
Уйду, ни о чём не жалея!
Будет новые мысли
листать за верстою верста.
В телескопе - звезда.
Чем не свет на исходе тоннеля?
Или всё-таки просто
привыкшая к небу звезда.