отрешенный небожитель, брат бродяге и царю,
на ворованном иврите я с тобою говорю:
голос мой всё тише, тише (покидает масло жмых…)
птицы лязгают по крыше, мокрые от слёз твоих
их в ладони, как в кавычки заключая на заре,
ты, конечно, по привычке тихо плачешь в ноябре.
на душе похолодало. мир покрыл, как ряска плёс,
звон презренного металла, а не этих жарких слёз,
и, накрывший медным тазом всё, что ново и старо,
день в оконной раме смазан хлёсткой кистью писсаро.
ветер выкрутни буровит. листья, словно капли крови,
скопом грязевой ушат покрывают и шуршат.
что ещё? в запруде лебедь, белоснежная как свет...
в тишине разлит молебен, и тебя как будто нет,
но идёт долиной мглистой в межпространственный разрез
шёпот сердца атеиста до семи твоих небес.