Первый

Борознин Павел
Серьезный и предельно сконцентрированный голос отрывисто отсчитывал время. Последняя секунда – и все, кто наблюдал за ним, напрямую или напряженно вглядываясь в мониторы, замерли. Вырвавшийся на волю грохот возвестил о начале его пути.
Металл вжался в металл, но покуда все шло нормально, и у него еще была надежда вернуться назад. Голос что-то еще говорил, но его было плохо слышно из-за помех. Да и вообще было как-то слишком шумно. Но пока он не вышел за грань, любая остановка сулила только одно – превращение в сгусток живого пламени. И он набирал скорость.
Конечно же, ему помогали. Ведь у него было слишком мало сил, чтобы пройти первый, самый трудный участок. Так и было рассчитано: он ожидал подмоги, и не ошибся. Сотни людей сумели направить чудовищную энергию в нужное русло. И хотя через несколько минут большая часть усилий, сохраненных специально для него, иссякла, но – вот странное дело! – ему это нисколько не помешало. Теперь он двигался все увереннее, и был куда более самостоятелен, даже по сравнению со своим совсем еще недавним прошлым.
Здесь было прохладно, только немного душновато. Но ему было, в принципе, все равно: он мог надолго задерживать свое и без того редкое дыхание. Он плавно раскрыл свои крылья, и, с небольшим усилием, лег на намеченный курс. Впереди было шесть месяцев – или только один день его жизни.
Без сна и практически без передышки он ощупывал пространство вокруг себя, все силясь найти что-нибудь, достойное внимания. Он слал приветы всем вокруг, но только из одной точки возвращался понемногу, но верно слабеющий отклик. И все бы хорошо, да вот здешняя пыль отличалась особой жестокостью. Нет, он не чувствовал боли. Но день за днем (да и по ночам тоже, ибо ночи в этих краях не слишком уж отличались от дней) смотреть, как мириады крошечных частиц царапают идеальную поверхность крыльев…
Но постепенно все стало меняться. Сначала он ощутил, будто его оставляет тяжесть того, что было позади, а немного позже он, едва успев вкусить свободы, почувствовал приближение нового притяжения. Как будто озорной огонек любопытства загорелся где-то в глубине его сущности, и он, уже не обращая внимания на ветер и пыль, устремился навстречу незнакомому.
…Здесь все отливало красным: земля, небо и даже воздух. Или это всего лишь такое зрение? Он оглянулся на раскиданные вокруг вещи, оставшиеся еще со времени его прибытия, вздохнул и вытянул руку. Всего лишь пара камешков да горстка песка, но ему велели взять их с собой.
И внезапно, откуда-то издалека пришла мысль, никогда доселе не посещавшая его разум: «Господи, а ведь я первый в этом мире… Первый!!», и безмолвные скалы Красной планеты содрогнулись, услышав голос порождения человечества.