Окно распахнуто, и я
сижу на стуле.
Качаюсь, думая о том:
не упаду ли…
О том, что птичек в этот год
слетелось больше,
чем в прошлый год и что года
мои похожи.
Не друг на друга, но на них:
пернатых. Если
жизнь вне земли и есть, то без,
без этих песен.
Приятно, ощущая вкус
во рту победы,
подняться (пусть на два прыжка,
но ближе) к небу.
И пусть орудие мое
не из удобных,
приятно отдалиться от
себе подобных;
пусть на мгновение – его
мне хватит, чтобы
почувствовать себя не тем,
кто я – в природе,
и, вместе с тем, не навредить
себе, без страха
взлетая над самим собой
вторым Люфтваффе.
Пространство за окном кричит
посредством ветра
на листья, на траву – на все,
что этим летом
не в силах отвечать ему:
пространству. Осень
сметет их (видимо, туда,
где нас не спросят
о пожеланиях на счет
комфорта, окон
на Пер-Лашез и о трубе
с двойным моноклем
для созерцания светил
в бескрайнем мире
на фоне мраморных перил
в известном стиле –
о солидарности со всем
вселенским планом…)
Нам нечего сказать в ответ
снегам, буранам,
землятресениям – тому,
что есть свобода
от всяких обязательств. Мы
во власти Рока.
И хоть я знаю, что весной
вся зелень лета
опять повылезет, но мне
противно это:
вот так сидеть и ощущать
себя с травою
на равных… Господи! еще
потом с любовью
смотри на то, что мы зовем
гринписом, Домом:
как я попал в него? и кто
дал ход законам,
по коим не одну луну
живем и гибнем?
Гринпису – не до нас. И мы
сказать спасибо
еще должны, нам говорят.
Кому?.. На сколько
самоунизиться еще,
чтоб стать довольным?
…что чувствует малыш, когда
он понимает,
куда попал, в сравненьи с тем,
что оставляет?
Восторг? Нетварную любовь?
Благоговенье
перед вдохнувшим жизнь на жизнь
без измененья?
И должен ли малыш вообще
кому-то что-то
за неспособность изменить
судьбе? Свобода –
когда в душе нет ничего,
помимо чувства,
что все прошло и никуда
идти не нужно.
Бесцельность может угнетать
ломать, калечить,
зато при жизни узнаешь,
что значит: вечность…
И мне смешно. Не потому,
что, как собака,
ее я чую, просто смех
сильнее страха.
Мне нравится читать слова
на развороте
дареных книг и купола
Буонарроти.
Еще мне нравится смотреть
на окна, (всуе
да не забуду) проверять
mg на стуле.
В конце концов примеры есть
среди пернатых,
когда не по, а вопреки
звучат сонаты
из их гортаней: «Не беда,
что все проходит.
Не это главное… Война
всех фактов против!
Пусть будет петь невмоготу:
Того, Кто в самый
холодный час спасает, не
существованье
интересует, но запас
всей нашей силы
любви – к тому, что против нас, –
необъяснимой…»
Наивно говорить: когда
ты сам на грани
отчаянья, и пустота
нудит в кармане,
напоминая о другой,
когда из мрака
звезду выхватывает взгляд,
слезой богатый,
возможно что-то изменить.
И как проверишь,
когда ты сам – лишь то, во что
с оглядкой веришь?
Растительность в моем окне
недвижна. Ветер
уснул на ней. В песке (пока
незлые) дети.
Все внове им. Песок для них –
тепло, текучесть.
И солнце – шар, в котором вся
бутылки жгучесть
с молочной кашкой. Символ дня
иного рода
над ними: тучки, как о том
у Мандельброта
записано, иных структур,
чем это видно
на первый взгляд. И мир не прост
непоправимо…
Тепло. Я сплю? Мне снится: я
сижу на стуле.
Качаюсь, думая о том:
не упаду ли.
Выпрашивая у земли, чтоб та
по всем законам
И. Ньютона оборвала
игру: с намеком
на нечто большее, чем «ой,
сейчас я ё.нусь!»
И небо – больше, чем окно
в другую область.
Особенно, когда здесь ночь,
и безразлично
куда идти, чтобы придти
к тому, с чем вышел.
Что есть пространство, как не то,
что мы теряем
из виду, приближаясь к
нему же?.. – Раю,
«я знал», могиле, простыне,
идее, страсти –
к согласию с легендой о
Екклесиасте.
Так, несмотря на всю пургу
недобрых мыслей,
я – на пути. И это без
ущерба смыслу
не может обойтись моим
порывам. Впрочем
пора привыкнуть. В том числе
и к этим строчкам.
Скажи спасибо городам,
повесткам, новым
задачам, в коих вообще
забудешь – кто ты,
любви, рассчитанной не на
одно мгновенье, –
всему тому, что приведет
тебя в движенье…
Что Тиль – скиталец, что его
шарообразный Ламе, –
у всех свой путь. И я своим,
я не обманут:
мои пути – они хотя б,
ничем кончаясь,
с начала самого не врут.
И я качаюсь.
И благодарность нам к лицу
всегда и всюду
была. Не говори: была. Забудь.
Скажи: не буду…
Скажи хоть что-нибудь, но не
молчи, не глядя!
Пусть: в никуда слова твои,
и ждать не надо
ответа… тем светлее дар
и выше нота,
как если бы и вправду был
за небом кто-то;
как если бы не сон, не явь,
но что-то третье
стояло над землей во все
тысячелетья
(ведь только тем и человек
ты в этом мире,
что можешь делать то, чего
в нем нет в помине).
Нельзя, как Брауни, уйти
в леса, чтоб жить счастливо.
Нам остается только то,
что в нас и раньше было.
11-13 июля 2001 г.