Среди цветов на солнечной поляне
я бабочек панамкою ловила.
Брала их в руки, им в глаза смотрела –
и ничего, похожего на страх, смятение, мольбу,
как ни старалась, в них не углядела.
Вот чудеса фасеточного зренья!
Смерть пялится (о, бабочка!) в твои глаза,
а ты не видишь смерти.
Ты отличаешь только красоту,
особенно, когда благоухает
или горит, как огненный цветок.
Всё остальное для тебя – ничто!
И смерть – ничто!
И ты не видишь смерти.
В глаза крапивнице я пристально смотрела.
Её, бедняжку, поучала, укоряла
за то, что так она неосторожна,
доверчива и будто глуповата.
Тут сзади подошла ко мне Марина
и оглушила тихими словами:
- Из прихоти, пустого любопытства,
от сладкого желанья обладать,
ты бабочек в темницу рук сажаешь
и наслаждаешься их трепетом беззвучным.
Быть может, мёртвых страждущие души
оделись в радостные бабочкины платья,
чтоб навестить покинутых любимых.
А ты потешные свои нравоученья
читаешь тем, кто и смиреннее, и чище...
Её слова, как остриё кинжала.
Я потную ладонь разжала в страхе,
в ней неживая бабочка лежала.