Я кашу варила, я очень старалась,
Ребёнок стучал по столу кулачком
И видел, как тётя ему улыбалась,
Вскрывая литровый пакет с молоком.
Для крохи готовить мне было приятно,
Беспомощный ангел машинку катал.
Я манку мешала в ковше аккуратно:
Обжечься боялась об жгучий металл.
Когда сотворила полезную кашу,
Свой ротик разинул малыш и заныл,
В тот миг показалось, что нет его краше,
Что, даже капризный и вредный, он мил.
Всем сердцем, как женщина может, любила
Того несмышлёныша и шалуна,
Которого с ложки я нежно кормила.
Упитанный мальчик съел кашу до дна.
Потом приподнял удивлённо он бровки,
Пустую тарелку ладошкой свалил,
Добавки потребовал звонко и ловко:
Нахмурился, сморщился, заголосил!
Так стало обидно – ушла я поспешно,
А он истерично кричал мне вослед.
Я кашу сварила ещё лучше прежней,
Ведь новый малыш уже ждал свой обед.
Лениво жевал аппетитное блюдо,
Весёлый мотивчик под нос напевал,
На полпути вдруг отмахнулся: «Не буду!»
Откинулся, буркнул и губы зажал.
Насытился он до меня, вероятно,
Теперь же совсем не нуждался в еде.
Мне сделалось больно, печально, досадно,
Но я не сдалась и вернулась к плите.
Я кашу сварила легко и упрямо,
И новый ребёнок на стульчик залез,
Но только не скушал он манки ни грамма:
С младенчества предпочитал геркулес.
Никто из детей не промолвил «спасибо»:
Они не умеют пока говорить.
В ночи одинокой себя я спросила:
«А стоит ли вновь эту кашу варить?»
...Как самую вкусную кашу на свете,
Любовь я готовила в сердце опять.
Мужчины, как эгоистичные дети,
Беспечно её продолжали глотать.