Как я хотел бы заслонить тебя,
единственная женщина моя,
от неприязни к твоему народу,
сквозящей изо всех щелей —
и даже
открыто проповедуемой, вслух.
Как я хотел бы, чтоб не знала ты
об этой темной узости и злобе...
О, взгляд твой, наливающийся болью,
захваченный навязчивым виденьем
беснующихся толп...
Не верь, не верь,
что черные приходят времена.
Все это сгинет, опадет, как пена.
Но столько напряженья и тревоги,
но столько боли в воздухе самом...
И я не знаю,
чем тебя утешить,
единственная женщина моя...