рассказ
Зимним вечером в маленьком, похилившимся на все четыре угла, домике встречали Новый год дед Степан с бабой Машей. Вместо ёлки у них на комоде в стеклянной вазочке стояла пахучая веточка пихты, которую баба Маня принесла от внука Венечки. Тот каждый год в обход всех кордонов умудрялся принести из лесу красивую ёлочку, за что дед Степан неоднократно ругал внука, грозя донести на него леснику. Но внук только посмеивался и каждый год устанавливал у себя в горнице очередную загубленную им красавицу. На столе, накрытом старенькой льняной скатёркой, у стариков была расставлена нехитрая деревенская закуска: рассыпчатая картошка, солёные огурцы собственного посола, румяные пирожки с капустой. В центре стола возвышалась бутылка самогонки, закрашенная, по случаю праздника, вишнёвым вареньем. На комоде светился голубым огоньком небольшой телевизор.
Бабе Мане шёл уже 83-й год, а дед был на год моложе, чем очень гордился, считая себя по сравнению с женой чуть ли не парубком, хотя давно уже передвигался с помощью палочки, которую называл клюкой бабы Яги. Старые фронтовые раны давали о себе знать. А баба Маня была ещё ничего. Самостоятельно управлялась и в доме, и в огороде, послушно кивая деду в знак согласия, когда тот по-хозяйски указывал ей, что и как делать. Хотя всё равно всё делала по-своему. Они прожили долгую совместную жизнь, в которой было всякое. Бывало, что и поколачивал Степан Марью под пьяную руку, а потом, протрезвев, жалел об этом и всячески старался загладить свою вину, особенно усердно хлопоча по хозяйству. Было у них четверо детей, тринадцать внуков, а теперь вот уже и двое правнуков. Но все они жили отдельно от родителей, своими семьями.
Опрокинув одну за другой пару стопок, дед повеселел, вспомнил, как, вернувшись с войны, ухаживал за Марьей. Была она в деревне первой красавицей. Статная, с большой русой косой и румянцем во всю щёку, хорошо пела и танцевала на деревенских вечёрках. И хоть выкосила война парней, все вернувшиеся не прочь были поухаживать за Марьей, да и сватов заслать. Так что Степану пришлось немало покуролесить вокруг Марусиного дома, прежде чем она ответила ему согласием. А он, хоть и был компанейским и весёлым мужиком, и не одна красавица заигрывала с ним, Марусе своей не изменял. Любил её очень.
И вот, захмелев и развеселившись, дед вдруг сказал:
- Эх, Маня, хочу я повиниться перед тобой. Помирать ведь скоро. Помнишь ли соседку нашу, Авдотью, что в город к сыну уехала?
- Как не помнить, Стёпа? Помню, - ответила баба Маня.
- А ведь я изменял тебе с ней, Марьюшка! Дюже горячая баба была! Есть у меня на запечке спичечная коробочка, а в ней столько спичек, сколько раз я любился с Авдотьей. После каждого раза откладывал. Хочешь посчитать?
Ничего не ответив деду, Марья встала и вышла в кладовку, в которой хранились у них съестные припасы. Через несколько минут она вернулась и поставила перед дедом стакан до верху наполненный гречневой крупой.
- Что это? - спросил дед.
- А это, Стёпа, крупа, которую я по крупинке откладывала каждый раз, когда изменяла тебе. Ты ведь знаешь, старый, как мужики всегда увивались за мной?! Вот и я не устояла.
Дед часто заморгал глазами, от неожиданности и удивления у него открылся рот. Он часто задышал и, схватив свою палку, закричал:
- Ах, ты стерьва! - И огрел бабку палкой между лопаток. Та, тихо ойкнув, медленно сползла с табуретки на пол и затихла. Дед, думая, что убил бабку, мгновенно протрезвел, плюхнулся рядом с ней на колени, причитая:
- Ай-я-яй! Что же я старый дурак наделал? Да набрехал же я, Маня, про Авдотью-то, слышишь ли, Маня? И тебя подбил на брехню. Я же тебя одну только и любил всю жизнь, Манюшка!
Тут баба Маня очнулась, открыла глаза и, не понимая, что происходит, запричитала:
- Стёпушка, ты чегой-то меня гладишь, как молодую? Али надумал чего, старый греховодник? Помоги-ка мне встать. Смотри-ка по телевизору уже с Новым годом проздравляют. Наливай-ка винца да давай чокнемся с тобой. Слава тебе, Господи, ещё один годик прожили.
Помогая друг другу, старики, кряхтя, поднялись с пола, налили в стопки самопального винца и выпили вслед за телевизионными поздравлениями. О происшедшем они больше не говорили и никогда не вспоминали.