Мелодия

               

В то лето Москву замучили дожди.  Солнечные дни выпадали, как изюминка в детдомовской булке,  и тогда асфальт шипел и искрился от светлых бликов,  небо застилала кратковременная голубизна, а дети радостно шлёпали по лужам и пускали кораблики во дворах, невзирая на запретное родительское брюзжание.
Впрочем, это длилось недолго.   Вскоре купол снова окутывала чернота, и хлёсткая,  не по-июльски холодная вода вставала китайской стеной между всем человеческим.   

Она шла под дождём без зонтика.   Она намеренно не открывала его, почему-то думая, что под зонтиком будет выглядеть не так романтично.  Вскоре её спортивная куртка, джинсы и волосы сделались блестящезаляпанными.   Она не любила дожди…..
 
Однажды он коротал время в Интернете на модном в то время сайте и,  случайно увидев её фотографию,  написал что-то из ряда вон выходящее: «Бывал в Вашем городе…..девушки красивые, но есть одно но! Пока рот не откроют! К сожалению, весь шарм как корова языком, так что лучше молчите»
  Она немедленно ответила. К её удивлению,  они быстро нашли общий язык.  Он писал музыку,  она прозу и  стихи.  Она ругала тексты его песен, он хвалил её творчество, а  однажды прислал ей мелодию……..


Она сразу узнала его: композитор стоял возле супермаркета с телефоном в руке,  набирая её номер, а она шла к нему, и в её трубке слышались короткие гудки.   Они одновременно опустили руки  и шагнули…..навстречу. 
Кажется,  он сказал ей:
 - Привет!
Кажется, она ответила.
   - Так вот, я на пять минут, - заторопился он, - только поставлю тебе новую песенку и домой.
    - Давай, - согласилась она и подумала, что ей приходится задирать голову, чтобы смотреть на него,  и это было хорошо:  она любила, когда на мужчину можно смотреть снизу вверх.
Они сели в машину, и он включил  музыку.
Она слушала и улыбалась.   Композитор смешно отбивал такт ногами и пальцами рук, раскачиваясь из стороны в сторону.
Когда песенка закончилась, она сказала:
     - Ничего так…. Но мелодия лучше.
     - Почему? – удивился он.
     - Она настоящая!
     - Надеюсь, ты не врёшь! – задумался композитор. - На самом деле я реализован на 10 процентов. Странно, что я тебе её прислал….она очень личная….
      - Ты прав, я вру, - ответила она –  ещё никогда не слышала ничего подобного! 
     - Ну, что,  я похож на своего интернетовского друга? – он снял очки и, повернувшись к ней всем корпусом,  впервые посмотрел прямо в глаза. 
      - Нет! – ответила она, - не очень!
      - Что, ещё хуже? – испуганно сказал он и улыбнулся.
      - Да! – ответила она, - гораздо интереснее!
       - Хочешь, я покажу тебе Москву? - спросил он, надевая очки.
       - Ты же торопился домой, - сказала она и снова улыбнулась.
      - Да? – удивился он, - не помню…..у меня как раз есть час свободного времени.  – Держу пари:  ты никогда не каталась по Москве в такой дождь.
       - Тогда пристегни мне ремень, пожалуйста!  Я в этом ничего не понимаю.
       - Идёт! – засмеялся композитор. 

       «Расскажи мне о себе, - написал он ей однажды,  - а я расскажу о себе,  постараюсь не врать:  всё равно не увидимся»
 
Он позвонил ей в тот момент, когда она сидела на старой кипе книг,  потому что стул был слишком низок, и играла его мелодию на старом разбитом фортепиано…..

Они ехали….ей всё время казалось, что они едут под водой.   
   - Включить кондиционер? – поинтересовался он, когда струя холодного воздуха ударила в неё так некстати.  Некстати, потому что ей было хорошо – не жарко и не холодно,  такое редкое состояние души.
    - Не надо – ответила она, - мне в грудь дует!
И очень смешно шлёпнула себя ниже шеи.
Он удивлённо взглянул  на неё и быстро выключил.
    - Вон   Дом на набережной, о котором писал  Трифонов! - смотри!
Она видела только струи воды и размазанные, серо-коричневые пятна домов.
      - Надолго в Москву?
      - Сессия две недели.
      - Ты, разве, где-то  учишься?
      - Так, для души.
     - Район Воробьевых  гор. – Эти дома очень дорого стоят…
     - Мне туда не надо! – весело заявила она.
Она вообще в тот вечер всё время смеялась, как будто ей в рот  вставили резиновую капу,  и она не могла  сомкнуть челюсть.
      - Это понятно!  А я стремлюсь! – заносчиво сказал композитор,  и она снова улыбнулась так, что было совершенно не ясно,  верит она ему или нет.
      - Храм Христа Спасителя!
      - Я плохо вижу.
      - В дождь или вообще?
      - И то,  и другое!
      - Я тоже!  Собираюсь избавиться от очков….сейчас уже операции хорошо делают.
      - Хочешь шоколад? – спросила она.
       -  Лучшее – детям!
       - Правильно! 
Она достала плитку чёрного шоколада и начала ломать её на мелкие кусочки, продолжая смеяться,  и это уже становилось неприличным.
        -  Новодевичий,  – продолжал рассказывать композитор, - моё любимое место в Москве!   
        - Почему?
        - Не знаю… люблю церкви.
        - Тебе нравится фильм «Андрей Рублёв»?!
Он слегка смутился.
        - Как раз вчера я заснул во время его просмотра.
        - Ты знаешь….
Она сделала круглые глаза.
        - Я почему-то тоже! Ужасно!
Они оба засмеялись.
         - Но это было раньше, - добавила она. - Вообще-то я люблю кино.  Правда, в последнее время мир смотрится более расплывчато…..одной большой гримасой. Нет! Всё же….
       - Что?
        - У бомжей бывают очень выразительные лица, - она засмеялась ещё громче,  а его лицо вытянулось и стало невероятно  выразительным.
         - Я пошутила, - она сделалась чуть серьёзнее. 
         - Жаль, - ответил он,  и в это мгновение они  увидели радугу.   Дождь шёл теперь так, что сквозь его крупные редкие капли вырисовывалось фиолетовое, по краям розовое небо, стояли чёткие силуэты зданий – а  над ними во всю ширь Тверской сияла, протянутая на верёвке,  радуга.  Её разноцветные полоски,  как бельё сушились и блистали в ярких, пробивающихся сквозь тучи,  солнечных лучах.   
          - Мама! – прошептала девушка и перестала смеяться……как красиво!
           - У меня жена…
           - Умереть можно! – в восхищении повторила девушка.
           -  Я тебе не говорил? – тихо спросил он. 
           - Что? – переспросила она….
           - У меня жена после онкологии.  Сейчас, вроде, всё хорошо.
           - Нет, - прошептала она. – Может, дать тебе шоколад?  У меня ещё есть немного.
           -  Ешь, - сказал он,  и уголки его губ дрогнули.
         - Так вот…я сейчас стою перед выбором: либо делать что-то стоящее, либо для коммерции.
           - А эта мелодия…..
           - Я написал её для одного фильма, который так и не вышел.
             Радуга ещё была видна.  Композитор развернул машину,  и они поехали назад. 
            - Никогда не видела тебя ни в одном глянцевом журнале!
            - Мне это не надо! Может,  потом….лет через двадцать, я  соберу залы…
            - Значит, эта мелодия  никому не нужна?
           - Вроде того, - улыбнулся он.
          - Немедленно поставь её, - попросила она, - пожалуй, я наберусь наглости и буду считать, что ты написал её для меня.
Когда музыка заиграла, девушка перестала смеяться.  Она сидела с пустой обёрткой шоколада на коленях и больше ничего не произнесла  до самого конца поездки.
           - Ну, вот….- сказал композитор виновато, - приехали….когда мы увидимся в следующий раз – надеюсь, будет хорошая погода, и я покажу тебе Воробьевы горы.
Она по-мужски протянула ему руку на прощание.
Было уже темно, композитор странно смотрел на нёё из-под мерцающих от фонарного света стёкол, потом как-то неуверенно взял её за руку и слишком крепко пожал – просто впился в неё всеми пятью пальцами,  и она поняла, что не такой уж он и хрупкий, как кажется на первый взгляд.   
Она открыла дверь и ответила:
- Договорились. Только…..
- Что?
- Твоя машина…..я её совершенно не запомнила!   Так что ты - ответственный за встречу!
Рассмеялась и пошла прочь, не открывая зонтика.


Зал бушевал от аплодисментов. Пианист с чувством жал руку дирижёру,  лицо его,  вдохновенное и немного смущённое, светилось от счастья  вместе с крышкой рояля и  большими белыми хризантемами  в хрустальной вазе на полу. Повернувшись к зрителям, он  начал застенчиво кланяться, и это выглядело мило, потому что ещё минуту назад он уверенно рвал фортепиано своими тренированными, будто сделанными   из  прочного пластилина, пальцами.
     -  Браво!  Браво! – раздавалось из зала.
     - Ещё!  Ещё! – кричала какая-то женщина в старомодной шляпе с сильно напудренными щеками.
Из-за занавески высунулась  мужская лысина, за ней последовал упитанный квадрат лица и крупный блестящий нос.  Человек знаками показал пианисту на часы. Тот непонимающе посмотрел на него, потом растерянно обернулся к зрителям - волнение и крики продолжались.   Тогда пианист уверенно улыбнулся,  сказал:  «Мелодия» и сел за фортепиано.
Музыка возникла издалека.   Она зазвучала тихо, напоминая толи одинокий плач ребёнка, толи  осторожное прикосновение кисти художника к чистому хосту,  потом вдруг окрепла, налилась,  сделалась щемящей и  выразительной в какой-то безысходности жизненного сюжета;   дойдя до кульминации, ударила во все колокола, забилась, застонала,  не потеряв при этом благородного изящества и невыразимой тоски, обречённой на неминуемый финал.  Постепенно буря затихала, гордая прекрасная мелодия вливалась в широкую тихую реку, обретая покой в её холодной кристальной воде.
  Аплодисменты   грянули не сразу.  Сначала зал как будто ждал продолжения, наконец, кто-то  в первом ряду неуверенно  хлопнул в ладоши – и покатило…все самые громкие звуки, которые можно было произвести с помощью хлопков,  слились в один  торжествующий.  Женщина в старомодной шляпе вскочила с места.  Через минуту её примеру последовали остальные. Зал стоя аплодировал таланту.  И лишь один человек в  третьем ряду слева остался на  месте.  Он сидел, подперев рукой щёку,  и даже  не пытался вытереть слёзы, которые блестели в его молодых глазах на стареющем, худом  лице.  На полу возле сиденья  валялись очки в тонкой оправе со сломанной дужкой….
      Когда два часа спустя толстая массивная дверь консерватории открылась, из неё быстро вышли двое – пожилой человек с круглой лысиной и молодой парень с букетом цветов.  Мягкий тусклый свет фонарей падал на блестящий  от недавнего дождя тротуар. Они быстрым шагом направились к припаркованным машинам и в недоумении остановились, когда откуда-то справа к ним приблизилась фигура пожилого мужчины в тёмном пальто.
      - Простите,  я после концерта…
      - Извините, у нас самолёт! – оборвал его лысый.
Они возобновили ходьбу.
      - Простите, это очень важно! – сказал мужчина и осторожно тронул молодого человека за рукав куртки.
      - Говорю же вам, у нас самолёт!  Вот – лысый протянул визитку, - позвоните через три месяца, когда закончатся гастроли.
       - Откуда Вы знаете эту мелодию? – болезненно спросил незнакомец.  Он машинально положил визитку в карман пальто и теперь смотрел в глаза молодому человеку, не обращая внимания на импресарио.
       - Какую мелодию? – непонимающе воскликнул пианист. – Четвёртый концерт Бетховена?
       - Да нет же!   Ту, которую Вы исполнили на бис! – нетерпеливо сказал незнакомец.
        - Ах, это, - улыбнулся пианист. – Моя соседка играла её.
Он пошёл медленнее.
       -  Да, я тогда учился в музыкальной школе.  Вечером, около одиннадцати,  она играла её на пианино.  Почти каждый день.  Иногда она играла её несколько раз,  пока  какой-нибудь осёл не начинал стучать по батарее в стенку…..И тогда  я тоже начал играть её со слуха…Жаль, что я так и не спросил её,  кто это написал….явно не классик,  но это что-то…запало! 
Они подошли к машине.  Импресарио достал ключи.
         - А сейчас?  Где она сейчас? 
         - Кто? – не понял музыкант.
         - Да, простите,  я не предста…
         - Ёлки-палки, уважаемый! – заорал лысый! Вы не могли бы, ****ь,  отойти от машины?
         - Та женщина, - спокойно ответил мужчина.
         - Не знаю.  Я уже давно живу в Москве, - ответил пианист, - извините, у нас самолёт.   
       Он торопливо сел.  Хлопнула дверь,  машина уехала.
Незнакомец вытащил из кармана сотовый телефон, набрал чей-то номер.
          - Валера, - сказал он рассеянно, - я сегодня не приду в клуб….что?  Ничего не случилось.  Еду на  Воробьёвые. Хочется свежего воздуха.  Передали дождь?  Никакого дождя….. Здесь радуга, Валера….Нет, не сошёл с ума.  Я сегодня немного счастлив, Валера….
Он ехал по вечерней Москве, уже освободившейся от пробок.
Лёгкие капли дождя тихо барабанили в лобовое стекло,  залетали в полуоткрытый салон машины.  Поблёскивали фонари, огни зданий,  мерцала тонкая оправа очков,  смешно торчала в сторону поломанная дужка.