ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ ВЕЩЕЙ
1. Манекены
Возвращаюсь вчера со смены,
еле жив и чуть-чуть поддат.
Глядь - безглавые манекены
на меня из витрин глядят!
Стало жалко мне этих чучел -
хороши ли они, плохи -
кто их, бедненьких, так замучил?
За какие такие грехи?
Но, с другой стороны, может лучше
им без индифферентных рож?
Ведь одеты они от Gucci
и от Dolce Gabbana тож!
Думать можете что угодно,
но мораль-то здесь такова:
если хочешь быть сильно модным,
на фига тебе голова?
2. Перчатка
От меня убежала перчатка.
Убежала на старости лет.
Да, возможно, жилось ей несладко,
руку в куртку - а там её нет!
Может быть, затаила обиду
и носила в себе много дней?
А такая спокойная с виду -
никогда б не подумал о ней!
Я бреду полутёмной аллейкой,
сердце ноет, как нудный москит.
А перчатка лежит под скамейкой
и, наверное, тоже грустит...
3. Чайник
Это был чайничек с ручкой.
Это был чайничек с крышкой.
Не было чайничка лучше,
но почему-то стал лишним.
В доме сменилась хозяйка,
в доме печальные вести:
ходики, плюшевый зайка,
чайничек изгнаны вместе.
Осень крадётся неслышно,
капает дождик из тучки...
Бедному чайничку - крышка,
сделали чайничку ручкой.
ПО ПОВОДУ МИРОВОГО КРИЗИСА И НЕ ТОЛЬКО…
Снова кризис нас мучит ночами,
колченогий, лохматый, босой,
с полотняным мешком за плечами
и наточенной остро косой.
Раз махнёт - закрываются моллы,
два махнёт - нет от банков следа...
Вот уже, словно орды монголов,
гастарбайтеры жгут города,
рвётся тонкая нить Интернета,
гаснут в окнах экраны ТV,
ни воды нет, ни газа, ни света,
ни ответа - зови ни зови!
Лишь погромщики радостно скалятся
(тир для них интересней, чем мир!),
согревая замёрзшие пальцы
в остывающих трупах квартир.
Я бреду по разрушенным сотам,
мой мобильник могильно молчит.
Без кредитки, семьи и работы -
я всего лишь никчемный пиит.
С ностальгией немыслимо древней
я мечтаю всего об одном:
брошу всё и уеду в деревню,
и найду там заброшенный дом!
Поселюсь. В огороде картошку
посажу. Натаскаю грибов.
Буду гнать самогон понемножку.
Нарублю две поленницы дров,
чтобы в лютую зимнюю пору
согреваться в домашнем тепле
и смотреть, как рисует узоры
детский бог на оконном стекле.
ПРОЩАНИЕ ГЕКТОРА С АНДРОМАХОЙ
Держи покрепче его, Андромаха, не отпускай!
Не отпускай его, Андромаха, - он не вернётся!
Полки ахейские заполонили наш чудный край,
от стрел ахейских померкло небо, погасло солнце.
Не отпускай его, Андромаха, - он не придёт.
И как бы ни был твой муж прекрасен в разгаре боя,
но смерть коварна - она дорогу к нему найдёт,
для смерти нет наслажденья выше, чем жизнь героя.
Приам заплачет, и будет праздновать Менелай,
и будут дети идти по миру без ласки отчей...
Не отпускай его, Андромаха, не отпускай -
ведь он и сам в мясорубку эту не очень хочет.
Ему бы жить на краю обрыва и по ночам
писать по воску изящным стилем стихи и оды.
Но он воитель, все знают силу его меча,
герой не может быть равнодушен к беде народа.
И он выходит. Восторг сраженья в его глазах.
И на стенах в ожидании чуда застыла Троя.
А дома - юная Андромаха, она в слезах,
и рядом дети, не помню точно, возможно, трое.
***
Солнца багряная плошка.
Розовый дым из трубы.
Слышишь меня хоть немножко?
Если бы...
Если
бы...
Чаем наполнена кружка.
Дом превратился в вокзал.
Что там сказала подружка?
Что там знакомый сказал?
Мы друг от друга устали.
Ночи проходят без снов.
Ждём на домашнем вокзале
скорых своих поездов.
Что-то случилось в природе -
видно теперь хорошо:
вот уже поезд подходит,
вот и второй подошёл.
Прянули чёрные птицы,
вспугнуты ярким лучом.
Можно остановиться,
можно остаться ещё!
Но в ослеплении гнева
милости с неба не жди.
Тихим печальным напевом
что там звучит позади?
***
Я не могу себе представить поэта в чёрном мерседесе.
Вот не могу, ну, хоть ты тресни, хоть тужусь из последних сил.
Поэт прохожим не опасен, и этим-то нам интересен,
он, как валькирия, прекрасен и, как архангел, белокрыл.
Он путешествует по тучам, по лепесткам и по созвездьям,
по водопадам майских ливней взбегает вертикально ввысь.
Ему смешно смотреть, как скучно на мерседесах люди ездят,
и даже лётчики на "Стэлсах" за ним гнались - не угнались.
Поэт живёт и сам не знает, зачем живёт на этом свете,
бэсамэмучами измучен и увлеченьями влеком,
я не могу его представить в костюме и кабриолете,
а вот в крылатке и карете, в цилиндре, с тросточкой - легко.
РАЗГОВОР С ПТИЦЕЙ
"Фить-фить,- сказала птица нерусским языком, -
о ком тебе молиться? Печалиться о ком?"
И я ответил птице по-птичьему: "Фить-фить!
Мне есть о ком молиться и есть кого любить".
"Но женщины - обманут, родители - умрут,
друзья чужими станут, а дети подрастут,
уйдут в иные дали, забудут о тебе.
За что тогда ты станешь держаться на земле?"
Был день лучист и светел. Всей грудью сделав вдох,
ох, я бы ей ответил! Ответил, если б мог...
ПАРА БЫКОВ ПОЛУСОННЫХ
Пара быков полусонных солнце влекут по параболе.
Пора бы и нам отправляться по горной дороге домой.
Волглой дорогой горной долго скитаться надо ли?
Долго ль скитаться адами нам предстоит с тобой?
Голым голодным големом, гоем, изгоем, призраком,
загнанным в пятый угол (изгнан - считай забыт),
долго ли нам извиваться, на ангельский меч нанизанным,
призванным, но не признанным, вросшим по плечи в быт?
Югою огорошенным, вьюгою запорошенным,
в капище мира брошенным с кнопкой нажатой "Mute".
Пара быков солнцеликих, гордых своею ношею,
тихо бредут на запад и о любви поют.
КУДА ТЕЧЁШЬ, РЕКА?
И время потекло размеренно и плавно,
как в плавнях голубых застывшая река
течёт себе течёт, просторно и державно,
неся с собой леса, рассветы, облака.
Неся с собой вперёд к загадочному устью
подводный тайный мир - налимов и сомов,
русалок, водяных; исполненные грусти
легенды старины и песни рыбаков.
Несёт она суда, где люди пьют и плачут,
смеются и глядят на встречную волну,
и чайки за бортом о будущем судачат,
пророчат мор и глад, убийства и войну...
Как грустно над рекой звучит их гомон птичий!
Как сумрачны леса на древних берегах!
Течёт, течёт река, не ведая приличий,
не помня о былом, не зная о веках.
Что ей дела людей? Что ей шторма и мели?
Спокойна и вольна, она течёт во тьму,
неся нас за собой к не постижимой цели
ни сердцу ни уму, ни сердцу ни уму.
МОСКОВСКИЕ ЗАРИСОВКИ
1. Я влип...
Я влип в Москву, как в паутину,
как муха в яблочный сироп,
как леший в топкую трясину,
как трактор в столб, как пуля в лоб...
Здесь воздух газами испорчен,
здесь я за всё вдвойне плачу,
но вот назад в Симбирск не очень,
и даже очень не хочу.
2. Случай на Ярославке
Вот как-то на маршрутке
спешил к себе домой
и вижу: проститутки
на улице ночной,
как в августе на даче -
почти что в неглиже.
А холод-то собачий!
Ноябрь ведь уже!
Я крикнул из маршрутки,
укутанный плащом:
Оденьтесь, проститутки,
простудитесь ещё!
Получите ангину,
катар и фарингит,
младую вашу спину
скуёт радикулит!
И будете лечиться,
забыв о соболях,
в обшарпанных больницах
ходить на костылях,
чтоб от температуры
не вылезла коса,
сосать всю ночь, как дуры,
"Эффералган Упса"...
Чего дрожать, как утки,
и ждать с тоской зарю?
Оденьтесь, проститутки,
я дело говорю.
3. Московский пешеход
У друга тачка есть крутая,
и это, безусловно, плюс.
А я по городу шагаю
и никуда не тороплюсь.
Богоявленский. Скоропадский.
Ильинка-стрит. Гостиный двор.
Вот Ветошный на деньги падкий.
Вот Божьей Матери собор.
Вот Воскресенские ворота
и Жуков на лихом коне.
Гигантский "Rollex" на стене,
собой загородивший что-то.
А вот и шумная Тверская,
бегущая куда-то вдаль.
Большими окнами сверкает
гостиница "Националь".
Охотный едет неохотно,
сказал бы я - почти стоит,
там друг мой едет на работу,
то дёрнет, то притормозит...
А я иду и в ус не дую!
Мне ноги - лучше всяких шин.
И в адском скопище машин
свой метр занять не претендую.
4. Музыка в переходе
Потёртый плащ. В подпалинах пола.
На джинсах от заплат уже нет места...
Но музыка божественной была,
и это было как-то неуместно.
Я всё никак не мог нащупать связь...
(Ведь есть же связь между душой и телом!)
Казалось, эта связь оборвалась,
и музыка сама собой летела
над бедною усталою Москвой -
исчадьем потребительского рая -
какой-то беспричинною тоской
в груди под самым сердцем замирая.
5. Московские крыши
На безлюдном фоне московских крыш,
где закат золотисто-ал,
я шептал кому-то: "Меня услышь!" -
и тревожно ответа ждал.
И шумел сурово антенный лес,
телебашни качался шпиц.
Чёрный кот облезлый на крышу влез
погонять оборзевших птиц.
Догорал последним огнём закат,
над домами парил Дедал.
Черномазый кот, как последний кат,
тушку голубя доедал.
6. Москва тусовочная
Наступило время "икс"
(сноб меня поправит - "экс"!)
истерических актрис,
куртуазных поэтесс,
педерастов и волхвов,
практикующих и не,
сотрясатели основ
здесь не очень-то в цене.
Здесь в цене амур, гламур,
глянец, деньги, глупый смех,
унисекс, секс-шоп, секс-тур,
но всего главней - успех!
Сатана здесь правит бал,
люди гибнут за скандал!
7. Ночная прогулка
Немного озабоченный
иду я по обочине
дорожные рабочие
укладывают путь
мне повезло не очень-то
я получил пощёчину
лишь паспорт мой просроченный
мне согревает грудь
иду я вдоль по улице
дома собой любуются
и фонари красуются
сияя дружно в ряд
полночные красавицы
навстречу попадаются
чему-то улыбаются
чему - не говорят
Весь мир такой загадочный
горят огни посадочной -
по-рюмочке-закладочной
и я туда сажусь
А виски стопроцентный и
за ним пары абсентные
как доктора отменные
мою снимают грусть
8. Анастасия
Я Буддой не буду,
Де Садом не стану,
О славе забуду,
От стаи отстану.
На зимней заре
В московском дворе
Я буду носы вытирать детворе.
Мечты и пустые надежды отбросив,
Во всём помогать воспитателке Тосе.
Какой там Де Сад –
Когда здесь детсад!
Один поцелуй воспитателки Тоси
Мне голову, словно пропеллером, сносит.
Московские девки
Плечисты и крепки:
Джинсы, футболки,
Кроссовки да цепки.
А Тося моя –
Она из Тамбова.
Покорна, добра
И нежна, как корова,
Пахнет деревней и молоком…
Как же я жил,
Пока был незнаком
С Тосей из славного града Тамбова
С чУдной фамилией –
Иванова!
9. Бег на месте
Потихоньку, понемногу
разгорается заря.
Мы пускаемся в дорогу,
ничего не говоря.
Кто на офигенной тачке,
кто на стареньком авто,
кто на маленькой собачке,
кто в калошах,
кто в пальто.
Кто за пачкой маргарина
и батоном на обед.
Кто-то – за адреналином
в Гималаи и Тибет.
Кто-то прыгает и скачет,
очарованный собой, -
Кто-то от тоски собачьей
прямо в омут головой.
Все мы носим чьи-то маски:
бизнесмен, политик, шут…
И куда-то, как Савраски,
все бегут, бегут, бегут.
Я и сам спешу куда-то,
задыхаясь на бегу:
Ну, куда же вы, ребята!
Я так больше не могу.
10. В метро
Чихают, кашляют, читают…
Читают, кашляют, чихают…
Страницы желтые листают,
И всё бегут, бегут, бегут…
Бранятся, мест не уступают,
На ноги смачно наступают,
На Пушке встречи назначают,
Любимых в центре зала ждут.
И снова кашляют, чихают,
Под лавкой банки оставляют,
На лавке тихо умирают
(им что-то ангелы поют),
А выше небеса сияют,
А ниже корни прорастают…
Нет, ничего не замечают,
А всё снуют, снуют, снуют…
И я бегу со всеми вместе
Из Люберецкого предместья,
Наверное, раз этак двести,
А может даже триста в год,
С привычной сумкой за плечами
(вы там, конечно же, встречали
меня, да только не узнали)
до Пушки – и на переход.
11. В электричке
Вот девушка в вагоне у окна
стоит, сияя юностью своею.
Она великолепно сложена,
и ореол любви горит над нею.
В её глазах весны пьянящий свет –
в моей душе сплела тенёта осень.
Ей девятнадцать или двадцать лет –
мне сорок пять, точнее, сорок восемь.
Вот мы стоим в вагоне у окна,
и наш вагон, как парусник, качает…
И смотрим друг на друга, но она,
по-моему, меня не замечает.
12. Всюду толпы
1.
Всюду толпы, толпы, толпы,
Пыл толпы горяч и жёлт.
Если молод и весёл ты –
Пей хмельную брагу толп!
Наслаждайся белым светом,
Рви зубами удила,
Рой копытом, бей дуплетом,
Пока наша не взяла!
Если даже кто-то рядом
Оступился и упал,
Поднимать его не надо:
Оглянулся – и отстал!
И уже, глядишь, другие
Обошли тебя толпой,
У них мускулы стальные,
У них локти – что там твой!
Вот уже плетёшься сзади
Без надежды на успех.
И на жизненном параде
Ты – никчемнейший из всех…
2.
Если голоден и гол ты,
Если болен и устал,
Если счастья не нашел ты
(или даже не искал),
Если изгнан отовсюду
И повсюду позабыт,
Если ты схватил простуду,
Ларингит и фарингит,
Если похмелиться нечем,
А в кармане ни гроша,
Если долу клонит плечи
Полумертвая душа,
Не броди немым укором
По поверхности земли,
Ляг тихонько под забором,
Скорчи ноги – и умри.
13. Городовой
Может, я выражусь недостаточно здорово,
Может, я вообще не в ладах со своей головой,
Но мне кажется – на улицах нашего города
Непременно должен стоять городовой.
Чтобы в руках у него была толстенная палка
И 45-й калибр в кожаной кобуре.
Чтобы самая что ни на есть последняя галка
Двадцать раз подумала, прежде чем раскаркаться во дворе.
Чтобы, увидев его огромную бляху,
Сверкающую на солнце ярче самых ярких огней,
Жулики и хулиганы обмирали со страху
И скорее завязывали с криминальной карьерой своей.
Чтобы маньяк-убийца, прячущийся в подъезде,
И солидный киллер, получивший миллионный заказ,
Вспомнили вдруг, что в далеком Чёртолысом уезде
Ждет их маманя, и скорее исчезли с глаз
К чёртовой матери. Чтобы проститутки и геи,
Педофилы и прочие извращенцы разных мастей
Вспомнили вдруг, что есть дела поважнее,
Чем гей-парады – например воспитанье детей.
Чтобы никто не выбрасывал мусор куда попало,
Чтобы даже кошки забыли по ночам свой истошный вой.
Хороший городовой – господи! – это так мало!
Это так много – хороший городовой!
14. Москва параллельная
Где-то там, в параллельных мирах,
В Крабовидной туманности где-то,
Где кружится иная планета
На невидимых звездных ветрах,
Где-то там, в параллельной судьбе,
Где я буду стройней и моложе,
С золотистым загаром на коже,
С легким пухом на верхней губе,
Где-то там, в параллельной Москве
Я на Чистых тебя повстречаю,
И из тысячи встречных узнаю,
И, конечно, женюсь на тебе.
C неба сыплется лунная взвесь,
Я бреду по Москве акварельной,
Сердцем чувствуя – ты где-то здесь
В измерении параллельном.
15. Наши встречи…
Ни людей – ни богов…
Ни друзей – ни врагов…
Ни классических драм…
Ни готических дам…
Ни изысканных поз…
Ни волшебника Оз…
Ни Ватто…
Ни Буше…
Ни покоя в душе…
Ни великих идей…
Ни звезды…
Ни огня…
Ни детей – ни плетей…
Ни тебя…
Ни меня...
Только смутные сны в толчее городов.
В ожиданье весны, "в ожиданье Годо".
Только тысячи птиц…Только тысячи глаз…
Переулков арбатских неспешный рассказ…
Ощущенье чего-то большого в конце…
Наши встречи тайком на Бульварном кольце…
Снова давка в метро…
Снова пицца в бистро…
Теплый снег января.
Только ты…
Только я…
16. Внутри огня
Среди пустых бессмысленных систем,
Где завтрак в восемь, ужин ровно в семь,
Метро, маршрутка, отпуск раз в году,
Где глухо и беззвездно, как в аду,
Где глупо и безвольно я бреду
В густой толпе под топот тысяч ног, –
Вдруг раздается радостный звонок:
«Привет!»
«Привет!» – и больше нет проблем,
И рухнула стена тупых систем,
И ты – во мне,
И больше нет меня,
И мир – в огне,
И мы внутри огня.
17. Поезд "Москва-Ульяновск"
Поезд "Москва - Ульяновск" -
встреча пространства с временем.
Ночь проспал - а проснулся
совсем в другом измерении.
Здесь ни метро, ни Макдональдсов,
здесь - рублёвая зона.
Пушкин и Блок вместо комиксов.
Жизнь течёт тихо и сонно.
Здесь по степным курганам -
кости Степана Разина.
Поезд "Москва - Ульяновск" -
поезд "Европа - Азия".
ЛЕТО КОНЧИЛОСЬ
Лето кончилось. Мы ненадолго уснули
в нашем липком от моря и пота июле,
а проснулись - за окнами серые тучи
и деревья в припадке болезни падучей.
Лето кончилось. Мы так давно его ждали,
изучая зимы ледяные скрижали.
"Будет! Будет!" - шептали. И вдруг - уже было:
вертолетный полёт стрекозы среброкрылой,
светозарные дни, звёздноокие ночи
(были дольше одни, а другие - короче),
сонмы бабочек сонных над веткой сирени...
Лето кончилось.
Мы ничего не успели...
ПОРТРЕТЫ
1. Неизвестная
Ты - женщина эпохи Возрождения.
Наверное, уставший от забот,
твой ангел сдвинул дату дня рождения
на полтысячелетия вперёд.
Вокруг - не благодатная Тоскана:
полгода холод и сырая мгла.
Вот почему российская тоска на
сердечко италийское легла.
Наверное, ты замужем за кем-то -
детей отвозишь бабушке с утра.
И, юная, с полотен Кватроченто
глядит твоя тосканская сестра.
2. Дурочка
Дурочка купила булочку,
пошла по улочке,
по переулочку.
Навстречу с горушки
идёт Егорушка,
яснее солнышка.
Дурочка уронила булочку,
искала дырочку,
чтоб юркнуть в щёлочку,
да не нашла, любезная,
дело бесполезное,
только платье изгваздала.
3. Двое
Осторожно спускаясь с горки,
по тропинке идут к реке
баба Нюра и пёс Трезорка
друг у друга на поводке.
Огоньки зажигает вечер,
облетает вишнёвый сад...
Потихоньку идут навстречу
и о чём-то всё говорят.
Молью траченная одёжка.
Шерсть линялая на боках.
А до речки совсем немножко -
вот она уже, в двух шагах.
НАЙТИ
Глубоко-глубоко плывут мои вольные рыбы.
Высоко-высоко летят мои гордые птицы.
В этот сказочный край мы с тобою вернуться могли бы,
В этот брошенный рай, но во время - не возвратиться!
Наше время ушло, как уходят в созвездие Девы,
Паука и Стрельца наши светлые юные лица.
В том волшебном краю мы владели и морем и небом,
В том погибшем раю никого не стесняли границы.
Нам казалось - вдали ждет нас счастье за дымкой тумана,
И в погоне за ним мы в чужих городах заплутали.
Время мчится к концу, возвращаться к истоку пора нам
И друг друга найти, как в рождественской сказке, в финале
***
Мы наше чувство потеряли,
как иногда, впадая в раж,
теряют грузчики багаж
на переполненном вокзале.
Оно лежало в лопухах
в каком-то диком буераке,
и беспризорные собаки
его обнюхивали прах.
Не на гранитном пьедестале,
а в тёплой палевой пыли
оно лежало, и цвели
цветы вокруг, и прорастали
сквозь наше чувство дерева,
и в них весной селились птицы,
чтобы влюбиться, отгнездиться
и осенью на острова
опять лететь путём опасным,
и по дороге шелестеть
о чувстве, победившем смерть,
потерянном, и всё ж прекрасном.
ЗАБЫТОЕ ЧУВСТВО
Эта птица была стрекоза.
И её неземные глаза
бесконечность в себе отражали.
Отражали надмирные дали,
где за лесом темнела гроза.
Луг был необозримо велик.
В нитевидных путях повилик
заплутали осколки значенья.
Только синего неба свеченье
да кузнечиков радостный крик
наполняли вселенную смыслом.
Позабылись законы и числа.
Потерявший тропу муравей
заблудился в густой мураве.
Молоко в недрах крынки прокисло,
превратившись в какое-то сусло.
Было тихо, спокойно и грустно.
Нет, скорее надёжно и ясно,
будто жизнь прожита не напрасно...
Вот такое забытое чувство.