Смерти нет – то есть сeти нет,
телефон не работает, вот и всё,
едем в поезде в темноте,
ночь горит как костёр.
Телефон не работает, сети нет,
на его экранчике вдалеке
прочитать неправильно, налегке -
«смерти нет».
Проезжаем Братск, темнота кругом.
Так легко бежать мимо чёрных гор
и шептать им, что смерти нет.
Так легко читать мимо мелких букв:
полночь близко, а смерти нет.
В синеву в снегу я бегу, бегу,
помощь близко, а смерти нет.
Боль на на той стороне моста,
бой на белой земле листа,
пустынь-пустынь моей души,
спрячь меня, поспеши.
Сети нет, а может и рыбы нет,
телефон и тот ощущает гнев,
тьма смыкается и горит.
Не о чем говорить.
Телефон оглох, развязалась связь,
несмертельным ядом поили нас,
смертельным ядом поили нас,
а её всё нет.
Иногда мне хочется не успеть,
иногда мне хочется не упасть,
превзойти вопрос, угадать ответ –
а её всё нет.
Время пятится до утра,
время катится как гора,
а гора, гора как дыра, дыра,
разрушена до нутра.
Смерти нет, и я всё бегу, бегу,
а гора не может, а я могу,
а когда горе запрещают ход,
она совершает взлёт.
Но полёт не выдержать никому,
завершает взлёт и стоит в дыму.
Что горам не запрещено?
Молча идти на дно,
распадаться по мелочам,
дать приют меховым вещам,
стать укромным местом, где спать мышам,
а потом становится всё равно –
это разрешено.
Ей становится всё равно –
это предрешено.
Мы невидимы в темноте.
Мир невидимый опустел,
Ни гостей, ни благих вестей.
Только мёртвые языки,
мёртвые города,
псы, живущие на цепи,
смотрящие в никуда.
Посмотри на них - говори, гора,
повтори им, что смерти нет.
Есть она, - говорит гора,
вся разрушена до нутра.
Есть она! – говорит гора,
вся изгрызена до костей.
Она не уйдёт, и я не уйду.
Не падёт она, и я не паду.
Есть она! - говорит гора, - и я буду с ней.
Не она со мной, а я буду с ней
и скажу ей, что смерти нет.