Как ты там? Как всегда неприступен и весел? Спишь ли ночами? Много ли написал песен? И вообще, как там поживает твоя столица? Я, как и прежде, мучаюсь дурью и мелочами, давлюсь стихами и на автобусных запотевших стеклах рисую чужие лица.
С кем ты сейчас засыпаешь? Кто тебе плачет в жилетку? Что за птицы сейчас стучатся в твое окно? Я же почти не печалюсь, голову вместе с сердцем закрыла в клетку, жизнь у меня теперь - тупое немое кино. Пью вечерами винишко, читаю заумные книжки, тоскую по красным, манежным и прочим твоим площадям. Знаю, все это лишь излишки. Мерзкий, дурной мальчишка, как ты меня приручил? Как заставил поверить дождям? Ну, а пока, скажи мне, так же скрипят пружинки мыслей и проводов? Я бы тебе не писала, если бы точно знала, что где-то за тем вокзалом, есть город из облаков…
Мне теперь очень важно думать, что в мире каждый, любит тебя, как я. И нежность, как чувство жажды, накроет волной однажды, станет мала Земля. Знаешь, совсем не тайна, и смерть не бывает случайна, случайным может быть секс. А смерть – пистолет отчаянья, вечно в меня стреляющий, смерть – безусловный рефлекс. Мысли как будто скачут голыми пятками в углях, зажженных твоей рукой. Ты снова играешь в прятки, на душу клеишь заплатки и тихо болтаешь с собой… Мне просто как воздух нужно, когда в твоем городе вьюжно, знать, что ты где-то в тепле. А если бредешь по Арбату (совсем как со мной когда-то), чтоб чувствовал, как приятно порой растворяться в толпе. Вот, в общем, и все, наверное, я знаю, была не первая, любившая до хрипоты. Но хочется верить, когда-нибудь, мой карамельно-пряничный, ты будешь чуть-чуть с отчаяньем просить воскресить мечты…