* * *
Город погружается во тьму...
Тишина. И все острее звуки.
Таковы природные разлуки -
Ночь свиданья не назначит дню.
Вновь трамваев затихает звон -
Отдыхать пора и им, трудягам,
Вот опять приходит, как бродяга,
Подступает ночь со всех сторон.
Лишь уныло светят фонари,
Улицы почти не освещая,
И звонок последнего трамвая
Тишину венчает до зари.
1991
* * *
Владимиру Каденко
Когда б на миг вернуться
в беспечный тот сезон,
где в солнечное блюдце
крошился горизонт,
где прятались, как дети,
в зелёной глубине
слова... Пророчил ветер
грядущее вчерне.
Там было так нетрудно
истратить целый час
на то, чтоб вечер скудный
вдруг отразился в нас
походкою нескорой,
и все же озорной...
Лишь шелест разговора
сгущался за спиной.
Пытались понапрасну
от зноя остывать,
в чертах, еще неясных,
прохладу узнавать.
И отзывался гулко
неосторожный шаг,
случайную прогулку
остановить спеша.
А рядом возвышались
соленые холмы,
но морю эту шалость
давно простили мы.
1996
ДО СВИДАНЬЯ
Между нами не разлука, -
Это просто майский дождь.
Нити тающего звука
Упадут - и не вернешь...
Между нами расстоянья -
Не ступеньки, а века.
До свиданья!.. А свиданье
Не назначено пока...
Между нами не молчанье, -
Это просто тишина,
Неуместного признанья
Позабытые слова...
Между нами - лишь мельканье
Озорного огонька.
До свиданья!.. А свиданье
Не назначено пока...
Не сомненья между нами, -
Просто мы живем, тая
Все, о чем узнали сами,
Даже слов не говоря.
Лишь во взгляде - обещанье,
Затаенное слегка...
До свиданья!.. А свиданье
Не назначено пока...
1994
* * *
Затеряется в запахе хвойном
городов предянварская тишь,
и ложится серебряный войлок
на озябшие клавиши крыш...
А когда к ним притронется вьюга,
то, молчанье нарушить спеша,
неземным продолженьем испуга
станет музыки зимней душа.
И томятся, пушисты и колки,
в быстротечности праздничных дат
наши робкие пленницы-елки
красотою недолгой манят.
Ничего, что от свежести прежней
не осталось теперь и следа...
Украшаем счастливой надеждой
мы и судьбы свои иногда,
но признаться себе не умеем,
что со сказкой расстаться пора,-
суетою обыденной веет
в закоулках пустого двора.
И как память о запахе хвойном -
городов предфевральская тишь,
да все тот же серебряный войлок
на разбуженных клавишах крыш.
1996
* * *
Анете Голубицкой
Вернемся в город,
где снег - хрустящий!..
Чужие зимы
приходят чаще,
чужие лета
тускнеют скоро.
Вернемся в город!..
Приедем в город!..
В наш город прежний,
который снится
ничуть не реже,
но только снов мы
теперь не помним.
Приедем в полдень!..
Приедем в город!..
Нагрянем - в полдень!..
И будет ветер
теплом наполнен,
и будут мысли
и пересуды:
- Как мы уехать
могли отсюда?!. -
Но нужно верить:
еще простится
чужая радость
на наших лицах.
Душа окликнет -
не обернемся,
ведь знаем точно,
что не вернемся...
1997
* * *
Назови это просто судьбою
или как-то еще назови,-
только нас согревает с тобою
фитилек безответной любви.
В еле слышном дыхании ветра
различаю, как мудрости след:
- Не бывает любви безответной,
просто разным бывает ответ... -
Мы ведь знаем, что все уже ясно.
Впрочем, разум от сердца далек;
и никак он не хочет погаснуть,
этот теплый, смешной фитилек.
Расставаться с тревогой заветной
все труднее с течением лет...
- Не бывает любви безответной,
просто разным бывает ответ... -
1996
* * *
Голоса не становятся глуше,
на страничку ложась в дневнике...
Почему мы стремимся на сушу,
к берегам, не открытым никем?
На песке неприветливом дремлет
океана белесая прядь.
И любовь нас пугает не тем ли,
что ее так легко потерять?
* * *
Даже если разучатся тикать
все часы, - время будет спешить...
Ты ведь знаешь, что это не прихоть -
жить согласно веленью души.
Все тропинки совьются в колечко,
и когда по нему я брожу,
снова чувствую, как бесконечно,
как безумно тобой дорожу.
1999
* * *
Подчиняясь прихоти пустой,
вспомню все, что было понарошку:
как прохладным чудом дождь простой
наполнял послушную ладошку,
как сменялись капли на щеке
влажной тенью хрупкости щемящей.
И уйти хотелось налегке,
и любовь казалась настоящей...
2000
* * *
Веронике Долиной
Ах, как мило, - ни поведать, ни унять, -
пляшут лужицы молочные на блюдце!
Если чудо невозможно перенять,
то позволь к нему хотя бы прикоснуться...
Перед собственной беспечностью в долгу
удивления жемчужины теряю.
Если по небу промчаться не могу,
значит, будничному слишком доверяю...
Стоит только душу в слякоть обмакнуть -
и уже скучнеют лужицы на блюдцах.
Если вечность невозможно обмануть,
то позволь же мне хотя бы обмануться.
2001
* * *
Птенчик слова на крошечной веточке,
Голос Божий, услышанный вместе…
Долгожданной обрадуюсь весточке
Как Благой и Спасительной Вести
Будто нам свои речи свирельные
Дарит Ангел у Гроба пустого,
И сердца наполняет смиренные
Горний Свет Воскресенья Христова.
2002
* * *
Юнне Мориц
Будь счастлив собственной ненужностью, -
одной приметой самой верной.
Простор, очерченный окружностью,
такой незримой, столь безмерной,
что строгость линий приблизительна,
а геометрия бездушна…
И только музыка – пронзительна,
непостижима и воздушна.
2002
* * *
Нежданным солнцем ласковым
разбужена трава.
Октябрьскими красками
подернуты слова.
А мы все так же искренни...
И на устах легки
живительные истины
Матфея и Луки.
Невидимыми путами
Стесняет суета,
И не прельщают путника
широкие врата.
Но стоит только ветхую
калитку отворить, -
и можно с каждой веткою
о счастье говорить.
2003
* * *
Покуда трава зелена, и заманчиво
струится тропинка, впадая в ложбину,
нам будет позволено осень замалчивать,
за терпким теплом не лететь на чужбину.
Но если, предчувствуя зимние тяготы,
мы все же заметим сомнений следы,
созреют особенно поздние ягоды –
надежд и терпенья святые плоды.
На Землю опустится день первоснежия,
как трепетный дар для младенца Христа.
И рифмы найдутся – морозные, свежие,
и строфы неслышно коснутся листа.
2002
* * *
Нежность не убывает,
Сколько ее ни черпай.
Кроткое слово нежность –
Солнечный мягкий блик.
На полотне притихшем
Твой силуэт начертан –
Замысел живописца
Трогательно велик.
Слышишь, стучат минуты
Градинами о крышу?
Их озорная пляска
Просится на холсты.
В чутком полночном мраке
Кто-то прошепчет: «Слышу…»
Это, наверно, нежность…
А показалось – ты.
2003
* * *
Даже если исчезнешь,
останешься близкою самой...
Отпускаю тебя.
И никак не могу отпустить.
И негромко прошу
хоть немного еще погостить
в звонкой роще весенней,
где строки рождаются сами,
где прощаться нелепо;
и жажду нельзя утолить
ни березовой влагой,
ни мягкой водой родниковой.
А листва так прозрачна,
что нежность свою утаить
невозможно никак...
И в минуты блаженства такого
ты уже и сама
не захочешь отсюда уйти.
2004
* * *
Борису Пастернаку
В юном лесу ни унынья, ни сырости.
Руки деревьев смиренно опущены.
Только представь: по немыслимой милости
дни благодати нам щедро отпущены.
Мы спасены, на свободу отпущены,
словно острожники, будто колодники,
прежде – насмешники, ныне – угодники.
Вечное солнце восходит над кущами…
Жить – на скалу подниматься отвесную, -
то по умению, то по наитию.
И погружаться в дремоту словесную,
и поутру изумляться открытию.
2004
* * *
Владимиру и Юлии Каденко
Черёмуха и липа.
Июньское цветенье.
Беззвучная молитва,
Надежды обретенье.
На терпкости и стыни
Замешанный настой.
Ни мяты, ни полыни
В мелодии простой.
Проститься не умея,
Хочу продлить часы…
Стихия Птолемея,
Небесные Весы.
И взвешу, и отмерю,
И в сердце затаю…
Но даже слово «верю»
Не вымолвить в раю.
Чтоб с тишиною слиться
Дай, Боже, быть немым.
И застилает лица,
Густеет ватный дым.
И гром грозится грянуть,
И ветер бьётся в дверь.
И просто нужно глянуть
Сквозь зеркало потерь.
И ты увидишь ясно,
Что хрупок мир и строг.
Увидишь, как бесстрастно
Струится жизнь меж строк.
Черёмуха и липа.
Предчувствие, пролог.
Беззвучная молитва
И вечности порог.
2005
Из цикла «Домик в лесу под Ракитным»
* * *
День тишиною пропитан,
музыкой птичьей оправлен.
Домик в лесу под Ракитным
вдаль по теченью отправлен.
В воду весло опускаю.
Верю, что вымысел прочен.
С миром тебя отпускаю,
не беспокоясь о прочем.
Вижу в графе "Отправленье"
длинный бесхитростный прочерк -
я узнаю этот почерк,
это - июля правленье.
Купол безликого неба -
глобус с невидимой осью.
Так совершается треба
в тающей дымке над Росью.
Был тишиною пропитан
вечер, теплом одаривший.
Домик в лесу под Ракитным,
замерший и воспаривший.
* * *
Конечно, пора образумиться.
Как много последних попыток!
Я знаю, что всё образуется.
Терпение - терпкий напиток.
С годами свыкаешься с терпкостью.
Не горечь в душе, а горчинка.
И больше не думаешь с дерзостью,
что выделки стоит овчинка.
И вот - избегаешь поспешности,
признателен каждой минуте.
И вот - не находишь потешности
в нехитром домашнем уюте.
Конечно, непросто надеяться.
Непросто - а как же иначе?
Опять без остатка не делится
делимое в детской задаче.
Остынешь, расстанешься с детскостью -
но разве она не бесценна?
И больше не думаешь с дерзостью,
что скоро финальная сцена.
Конечно, пора образумиться -
так возраст велит половинный.
Я знаю, что жизнь обязуется
быть хлеще и неуловимей.
Конечно, пора образумиться.
Как много последних попыток!
Я знаю, что всё образуется.
Терпение - терпкий напиток.
* * *
Каждое утро над речкой стихи созревают,
пышные гроздья радушно гостей созывают.
Может быть, слишком доверчивы, слишком наивны...
Солнце, проснувшись, возложит ладони на ивы,
и от щедрот его каждой травинке достанется,
ягодке каждой - хотя бы немного тепла –
пусть даже самая толика.
- Вы приходите - мне слышится –
будьте любезны!
Каждое утро стихи созревают –
но только
будьте предельно внимательны,
бережны, несуетливы,
чтоб не сломать ненароком
ни ветки, ни стебля, ни кустика,
чтоб не нарушилась звонкого лета акустика...
* * *
Альмине Голубицкой
Прислушайся, лес,
как безмолвны твои домочадцы,
когда с любопытством невольным
встречают гостей.
Не смею войти, но, быть может,
решусь постучаться
в открытую дверь.
В ожидании добрых вестей
ступаю беззвучно.
От жизни скрываюсь столичной
под сводами ливня
в прохладном его шалаше.
Щекочет ладони,
смеётся букет земляничный,
И таинство стихотворенья
вершится в душе.
* * *
Как настойчиво, как неотступно
дождь смывает румяна зари...
Я проснуться хочу не от стука
потревоженной ветром двери,
но от шелеста и шевеленья
крыльев света в соседнем окне.
А промокшие за ночь поленья
очень жалобно стонут в огне.
Дождь исчез, но оставил улики,
и вот-вот будет пойман, злодей...
Посмотри: недотроги-улитки
перестали бояться людей!
Миновала гроза, отступила,
добродушием светится лес.
Исхудавших деревьев стропила
дотянуться хотят до небес.
Как чудесно в лесу просыпаться!
Только Богу и слову служить.
А потом - в октябре осыпаться,
оступаться и падать, и жить.
2005
* * *
Александру Аркадьевичу и Мире Абрамовне,
Аркадию, Анете и Альмине Голубицким
По милости доброго Ангела
Был светлым и теплым наш дом.
Мы жили на улице Янгеля
В старинном гнезде родовом.
И мысли об этой старинности
Меня вдохновляли весьма.
Была удивительной длинности
Той жизни цветная тесьма!
И годы счастливые школьные,
Как мальчики, шли босиком.
А странное слово «прикольные»
Еще не вошло в лексикон.
Окно отворялось кухонное,
Едва становилось тепло,
И снова общенье оконное
Легко и неспешно текло.
Стихи Пастернака и Надсона
Учили меня языку…
А дети заезжего Ватсона
Всю душу трясли потолку.
Я родом из прошлого века…
По прихоти нынешних дней
Теперь процветает аптека
На месте квартиры моей.
И толстые стены залечены,
Хотя и разрушен уют.
А ночью, никем не замечены,
Под окнами тени снуют.
Все тени немного похожи -
Никак не увидеть лица -
И бабушка мамы моложе
И дедушка младше отца…
2005
* * *
«… и поздний час – прощаться и прощать…»
Булат Окуджава
Александру Шаргородскому
Сокрушаюсь о прошлом…
Если совесть чиста,
Как заметишь оплошность
На просторах листа?
Не затем, чтоб казниться,
Не затем, чтоб жалеть…
Но заносит возница
Равнодушную плеть.
Я ищу оправданья –
И ему, и ему!
Сладок яд состраданья
лишь к себе самому.
Ни к чему обольщаться -
Время долг возвращать.
Если нужно прощаться, -
Значит, нужно прощать.
Невозможность отсрочки
И во мраке видна.
Там, где было три точки,
Остается одна.
2005
ГОРНАЯ РЕЧКА
Горная речка,
люблю я твой гулкий говор.
Гордая речка,
Теченье уносит гонор.
Горная речка
В спокойное русло входит.
Бьется сердечко.
Надежда рукою водит.
- Не огорчайся! -
Слова проступили тускло.
Не истончайся,
Не иссушайся, русло!
Щедрость долины.
Предгорий неповторимость.
Мужество глины.
И хрупкой воды ранимость.
Дыма колечко.
Июль васильково-мятный...
Кроткая речка,
Люблю я твой говор мягкий.
2006
* * *
Елене Фроловой
Если жить замерев, не дыша,
всё услышишь, что в сердце сокроешь…
Есть на свете родная душа,
а других и не нужно сокровищ.
У нее утешенья ищу,
мы, как рифмы, застывшие в строчке.
Это счастье. И я не ропщу,
что не сходятся душ оболочки.
Верю сердцу, не верю глазам
и опять притворяюсь незрячим.
Расстоянье – не боль, а бальзам –
солнце может быть слишком горячим.
Если жить замерев, не дыша,
всё услышишь, что в сердце сокроешь…
Есть на свете родная душа,
а других и не нужно сокровищ.
2006
СТЕРЕОТИПНОЕ МЫШЛЕНИЕ
стихи в прозе
иногда, поддавшись столь очевидному соблазну стереотипного мышления,
начинаю всерьёз опасаться,
что если буду счастлив по-настоящему…
(что за вредное слово «если»,
ведь и теперь счастье у меня неподдельное - не поддельное)
…так вот начинаю всерьёз опасаться,
что если… то есть, что тогда не смогу сочинить ни строчки!
Но ведь точно такое же чувство испытываю едва ли не всякий раз,
добравшись до точки
(до самой последней точки каждого стихотворения).
А может быть, дело вовсе не в том,
насколько ты счастлив…
(но как, позвольте спросить, это узнать,
не имея под рукой никакого счастьемера?
с помощью хорошего примера? -
положить рядом два счастья и -
сделать безошибочное заключение?).
А вдруг, всё дело в том, именно в том всё дело,
чтобы проснуться ну о-о-очень ранним утром
и подумать: «да не будет наступающий день
первым днём после счастья!».
Или даже произнести как молитву: «Да не будет…»
Потому что слово после
бросает на землю счастья широкую тень,
настолько широкую,
что в ней могут поместиться целых два человека.
И ведь непременно холодный случается день!
Холодный настолько, что прохлада в тени
становится не спасительным,
но самым неуютным на свете местом!
Понимаете? - на всём белом свете!
…А скажите, вам когда-нибудь хотелось
укрыться от счастья как от солнца?
И вообще, может ли счастье быть знойным и палящим?
И при этом настоящим? Самым-самым настоящим?
2006
* * *
Я столько слов другим дарил,
что для тебя остались крохи.
Но слышишь? - лес заговорил
легко, без всякой суматохи.
Так много отдано не тем…
Душа не чувствует ожога.
и проступает в темноте
Едва заметная дорога.
В тенетах света и теней
таится просека сквозная,
и человек идёт по ней,
но ты ли это, я не знаю…
Обманут зрение и слух,
и осязанье станет лишним.
Пересеченье судеб двух
и две молитвы пред Всевышним.
2007
* * *
За твоим простодушным весельем
я так долго не мог угадать
то ли нежность улыбки весенней,
то ли теплого дня благодать.
Ну а ты и сложнее, и проще,
чем неясность догадок моих…
Голос твой в опадающей роще
скрылся в шорохе листьев,- и стих.
Но и в этой беззвучной минуте
Радость встречи, доверия тень…
Сколько тихой безоблачной сути
приоткрыл нам единственный день.
2007