С холодной елки истекает пламя
пустой и беспредметной мишуры,
и я опять пишу в расстройстве маме,
что выбываю из большой игры.
Большой игры на половинках ночи,
по струнам, истекающим от звезд…
О том, что я несчастна очень-очень,
о том, что не случилось, не сбылось.
Пишу тебе, родная, на исходе
последних сил, а, может быть, и дней…
Пишу не о плохой у нас погоде,
а о любви потерянной своей.
Ты долго-долго мне не отвечаешь,
и знаю, почему, но не приму
привета от твоих байкальских чаек,
стремящихся нарушить тишину,
которая навеки поселилась
в том месте, где читаются стихи…
Ты долго-долго, мама, мне не снилась,
наверное, -- за все мои грехи…
А нынче, накануне новогодья,
меня опять терзала боль обид…
Пишу не о плохой тебе погоде,
а о душе, которая болит.
Я знаю, там, где ты, не дуют ветры,
и вьюги не разносят голоса,
но мне идти к тебе до края света
пока еще и рано, и нельзя.
Ведь говорила ты мне до могилы
о тайне, что природой нам дана,
как женщинам… И тратить свои силы
не нужно на ненужные дела.
Терпение…, как пение – работа
над миром, над судьбой и над собой…
…И, вот, пишу тебе не о погоде,
а о любви, подаренной тобой…