Зарисовка Белого Моря

 
Будет, будет такое время – сомкнется небо и море,
лед захрустит под ногой, как берцовая кость на зубах
Белого Волка, не ведающего ни страха, ни горя.
Не найти отраженья тепла в коричневых честных глазах.

Честность всегда бессердечна, и тем дорога.
Рано затеял я праздновать бал, рано… О, боги чужие,
песнопения ваши витые, словно бараньи рога,
ваши лица гладки, ваши взгляды суровые, злые –
все это нет, не ко мне. Покиньте мои берега.

И накапливается, как плевок в груди –
Дай мне чернил и бумаги, а сам уйди!
И набухает, и не находит лазейки,
перекипает, и цедится, словно из простенькой лейки,
и остывает, не в силах пролиться, не в силах найти
выход. И накипь на стенках выводит косую печать:
«Это тоже пройдет… отойди от стола».
С каждым днем, с каждым часом все легче и легче молчать.
С каждой жизнью все незаметней мои дела.

И кажется мне, что душа
и впрямь позабыла, как все это делать…   
Да и зачем говорить? Россыпь речей хороша
тем,  что никак не относится, собственно, к делу.
Что говорить? Каменеет, бугрится дорога.
Сумрачно гладя в просвет между небом и морем,
объявляешь «Пора!», как боевую тревогу,
и не жди - никто не придет на подмогу,
ни после, ни вскоре.

 А не хватит отваги – сиди и черти на песке
иероглифы и диаграммы ушедших времен,
и смотри, как глотает туман в грозовом далеке
вереницы имен,
как окольным путем проплывают календы,
как струится стекло
в окружении облачной бленды…
Ах, как не повезло!
Как некстати светло,
как повернуто зеркало ловко,
отражая на небо тепло.
 
Я даю и чернил, и бумаги, а сам ухожу.
Закоулки, окольные тропы, осенняя грязь подворотен –
вот владенья мои. И все чаще движенья к ножу.
И похожи слова на переплетение сплетен.

Нет, никто не стрелял. Это рухнула вера на камни,
на заботливо выложенный узор.
Никто не стрелял – отпала нужда.
И это не плач ребенка – просто скрипнули ставни.
Ранним холодным утром блеснула вода
из омертвелых глазниц позабытого бога,
руки воздев к небесам, он прошепчет: «Беда…»
И не добредет весна до порога.
Не дотянется талый ручей до лежачего камня,
уверенного, что держит землю в ладонях,
зло скорбящего, глядя на воду: «Куда мне…»
Никто никого не тронет.
Не пробьет борозду дыхание неба на постаревших лицах,
никакого сюрприза не принесет воскресенье…
Только глотку царапает ржавая старая спица –
будет ли мне прощенье?
Будет ли мне прощенье…

               
                Декабрь 2004