Спят дети нашего царя. Спит Иерусалим. Далеко за горой заря, а тут – темно, огни не горят, костры не горят, остыли, сгустили дым.
Пустые улочки твои косые, закутки, переулочки, не скоро ноги босые побегут и те, кто обут, раньше, чем скворец-дудочник, раньше, чем печник-булочник, раньше, чем стражник-будочник сюда не придут.
Спят кедры твои, спят беды твои, спят соседи, время настало такое, между судьбой и рассветом, спит память о том кто распят, знанье о том, кто придет опять, все в Иерусалиме спокойно, львы твои, гривы раскинув, дневные заботы отринув - прохладно ночью в Иерусалиме - спят с головы до пят.
Только двое сегодня проснутся между шалош и шева, швы времени разойдутся, сны обесценятся и прервутся, сны их пусты, просты, оттого дешевле. Дремлет старик последний свой миг, он умрет раньше, чем приоткроет глаза, время его пришло, он уже все сказал, он готов и отважен, амен, последнее скажет, а больше и нету слов.
Ло! – скажет Лия между шалош и шева, она проснется в Иерусалиме, меж спящими, меж другими, ее забота сродни делам старика, только ровно наоборот, Лия скривила рот, трогает руками живот, скоро уже, вот-вот, вот-вот, Лия знает наверняка, Лия рожает сына, пока все спят в Иерусалиме, она родит его, как только солнце взойдет.
Вечный город. Вечный круговорот.