Зима осушила рот, и я на коленях мира,
Оставив тяжёлый день, я встал на дорогу сна.
И ночь разрубает нить, и я не знаток Шекспира,
Я просто читаю свет, который плетёт луна.
Наполнив пустой бокал мечтами о неизбежном,
Разлив по бутылкам ром беззубых моих утрат,
Я даже стараюсь спать, и быть безрассудно нежным,
Бросаясь под новый сон, тяжёлый, как летний град.
И только её слова в душе не оставят боли,
И мне не по нраву мир, где нету её тепла.
Сегодня я снова жив, сегодня я в главной роли,
Чтоб только она любила, чтоб только она цвела.
Оставьте мне эту ночь для мыслей в пустой кровати,
Сметите с дорожек лёд, пока он не стал водой,
Просите меня уснуть, просите же бога ради!
Да только всё это прах, на то я и не святой!
В прохладный крещенский день, стянувший к морозным рекам
Толпу запоздалых нужд, что смыли на сердце грязь,
Я брёл по тропе один, и вдоволь крестился снегом,
И даже слегка влюбляясь, и, может, чуть-чуть молясь.
Теперь не могу уснуть, ко мне не приходят силы,
Я пялюсь в сухую ночь, бесцветную, словно газ.
Я помню её лицо, и носик безбожно милый,
Речную прохладу губ, и нежные блики глаз.
И где-то внутри меня нашлись, наконец, ответы,
И где-то в пустой ночи зажжётся моя звезда…
Я понял, зачем я жил, зачем я тянулся к свету:
Я просто всегда любил, и жил для неё всегда!