Лицо арлекина
на гибком теле
французской актрисы –
живая картина
с игрой на пределе,
с проникновением за индивидуальные кулисы
каждого зрителя. В моём наделе
не голые ноги и спины
определяют очарование так называемых сцен постели,
но игра линий,
невозможная в женщине с панели…
Одухотворённость каждого миллиметра кожи,
не говоря уже о мимике лица…
Боже!
Милостям Твоим нет конца!
В каждой любимой и любящей небо есть,
в котором – и с такой подоплёкой – рай возможен.
Если образ высокой любви ранее не низложен,
любовь и нагая –
обоюдоострая честь,
пламя свечи, взором в которое проникая,
можно плиты грядущего
склепа,
каждого ждущего,
сместь
выдохом мгновения текущего.
Над временем приемлемого массами порно-вертепа
поднимаю индивидуальное знамя –
пламя
сердца, музыку имущего
в женщине, дарованной свыше –
стихами моими дышит!
Узнаётся в каждой, воистину прекрасной даме,
как в глаголе Завета – Благая Весть…
Глаз не отвесть
от расправы с острыми углами…
Моя женщина – всем удушьям прошлого месть,
в камере смертника мандельштамовский промер,
у резиденции узурпатора сквер,
визуальное упраздняющий корнями.
Моя женщина – море, у которого я – Гомер,
нащупывающий гекзаметр.