Снегом выбелить
глянец щёк,
румянец съесть.
Щёкотно,
щёкотно,
щекотно
уходить по грязи
в непролазные дебри снов,
всплыв на поверхность
из тёмных глубин,
обернувшись взасос,
на взводе погибнув,
разрядив всю обойму.
Мы оба
глядели в оба:
пропустили важное
среди серости
панельных многоэтажек.
А там еще были
такие салфетки
и этажерочки.
Жеребёнком в луга,
ребенком смотреть,
есть
похотливым
оборотнем-ландскнехтом.
А у меня как у латыша –
ничего кроме души, -
(может быть, ландыши?)
но она опечатана.
Мне не выплыть…
Твою мать!
Больно!
Довольная рожа.
Пряники или кнуты.
На полке –
Кнут Гамсун.
Сунь сюда…
Попался!
Как кур в ощип.
Ущипни меня –
я не проснусь,
я не выну.
Стоял да выгадывал,
ближние гадили
в ту пору.
Мятежники
смешливые
ниспровергали устои.
Но устоял.
Утряслось.
Мял платок
и деньги,
руки горели
и глаза.
Не счесть,
не счесть
алмазов пламенных
средь каменных пещер.
Сидел и щерился
как ящерица,
летел как жужелица,
пухом лебединым
вдаль по улице,
ей под ноги,
смотрел в глаза
и целовал следы.
Последний лёд,
златая плеть:
позвольте спеть
о ней,
и про неё
увидеть сон.
Так щёкотно,
щёкотно
уходить по грязи
в непролазные дебри снов…