***
Пространно
медленный рассвет сочился.
Как будто за ночь так пространство истончилось,
что света молоко
с той стороны
на эту просочилось.
Ещё в объятьях ночи город спал.
Всей снежной графикой своих вещей –
домов, кустов, деревьев, пешеходов –
он жадно сглатывал
куски бродячих снов.
(Такие сладкие пред каждым пробужденьем!)
Меж тем, молочный свет стекался отовсюду
и бился в стёкла,
и стучался в двери,
бродил по крышам, чердакам, подвалам
и сеялся сквозь сито шёлка, тюля, ситца.
Кружился в залах, пробирался в спальни,
будил кукушек в ходиках настенных,
гремел ключами и сливался с паром
над чашкой с липтончаем.
(Рас)свет молочный был (про)странен –
так странен,
что под пальто и шапки, брюки, юбки,
он забирался с ловкостью повесы
и проникал под кожу,
скрёбся в душу молочным коготком.
Пустоты, щели, дыры –
(хоть и в душе)-
собою набивал, как нежным пухом.
И все, кто оказались на пути рассвета,
вдруг осознали, как прекрасно утро,
и отделили Свет от Тьмы в своей вселенной.
И оставался только миг у них - счастливцев,
лишь миг (на взмах ресниц – не больше)
до сотворенья Человека
в человеке.