когда жёлтой перхотью лысеет сентябрь
или когда в октябре, вдруг сошедшем с ума, немного за 10
за 20
за 30
и перламутровые червяки выпускают соки под тяжёлыми подошвами
я слухом ли
зрением
возвращаюсь
в это лето кровососущих насекомых
где мой надрыв, живущий за позвоночником,
как пар, бьющий из алюминиевого чайника,
да по разрезанным ладоням,
как глаза голодного зверя - и
так похож на выеденную сердцевину зелёного яблока;
в это лето кровососущих насекомых
где квадратные бабушки в пальто на босу ногу
покупают когтистые куриные лапки и варят из них холодец;
где бабушки-камикадзе, ругаясь, перебегают дорогу;
где бабушки-дачницы штурмуют электрички с рюкзаками наперевес;
где мы рисуем восьмёрки глазами и блюём себя в вёдра;
где кто-то по грибы ночью, и кусты укрыты туманом, и кизеловский drizzle;
в это лето кровососущих насекомых
где глаза дворовой собаки – тополиный пух, прибитый к асфальту
она лакает из лужи
и острые рёбра вздымаются и опускаются быстро;
там тайга
и крошечные кусочки трепещущего света,
имеющие обыкновение нападать стаями,
своими заунывными, звенящими напевами
пронзают мозг, врезаются в заднюю часть верхней височной извилины
и сидят на одном из бугров, точат жала
не понимаешь
а я хочу-хочу грызть тебя как-то
сверкающей ночью
на большой деревянной кровати,
въедаться зубами в ключицы и крепко сбитые плечи,
и не выпускать душный воздух из комнат, и не остывать долго,
в потолок глядя
но осень
и та, которая «мой компас земной»,
земляничные поля покрывает толстым слоем нешоколада
вновь дни-близнецы, и незаполненные ночи
и я возвращаюсь
в этот вечно сырой и пьяный город
опять на щите
туда, где не осталось ничего,
что можно было бы назвать своим
лето-осень 2008