Терзают сновидения сновидцев,
их смутные пророчества гнетут,
одною каплей можно отравиться
того, чем снов их полнится сосуд.
Но сладостна сновидцам снов отрава,
была бы жизнь отравой без неё,
им зыбкая мистическая правда
отрадно отравляет житиё.
Сплетаются причудливо два мира,
секрет взаимодействия тая,
и даже если все прогнозы мимо -
заведома вторичность бытия.
Так, видимо, устроено сознанье,
фанатиков полночных миражей,
астральный креп Морфея, точно знамя,
колышется над храпом этажей…
Мне тоже сон один и тот же снится,
мне снится искажённая, как дно,
таинственная некая граница,
что мною нарушается давно.
И, утопив лицо своё в подушке,
и тело по постели распластав,
я за границу отправляю душу,
против её смятения восстав.
И там, в каком-то дерзостном дурмане,
там, в некой яви, подлинной почти,
тяну я руки не к могильной яме -
к усопшей, предстающей во плоти.
О, как она правдиво воскресает,
как истово в прозрачной полутьме
с улыбкою загадочной внушает,
что этот сон не снится вовсе мне.
Потом улыбка тает тонкой дымкой,
и мать моя, как призрак за окном,
в небытие нисходит невидимкой,
став недоступной в качестве ином.