Памяти отца и всем недожившим
до дня победы во имя нашей свободы.
Грозный сорок четвёртый,
Трудный, незабываемый год,
Опалённые вёрсты
И победный крутой поворот.
День и ночь непрерывно
Гул снарядов и пушечный гром,
Мессершмидты надрывно
Воют, степь поливая свинцом.
Танки землю утюжат,
Шквал атак, за стеною стена,
Смерть в пожарище кружит,
Дань войны собирая сполна.
"Здравствуй, Маша, родная,
Ты, наверное, тоже не спишь.
Бой утих, и такая
Здесь стоит небывалая тишь.
Скоро Гитлеру крышка.
Ждём приказ: на Берлин наступать.
А пока передышка,
Я решил письмецо написать.
Ты прости, что не часто
С фронта весточки, милая, шлю.
Ты ведь знаешь прекрасно:
Я тебя безгранично люблю.
Я вернусь непременно,
В том уверенность мне придаёт
Мой товарищ бессменный,
Друг бывалый - ручной пулемёт.
Ты ведь знаешь, родная,
Я не трус, не трепач, не слабак.
Коль достанет шальная,
Уж поверь, я умру не за так.
Если сгину я где-то,
Если буду в смертельном бреду,
Помни, хоть с того света
Я к тебе непременно приду.
Только сына и дочку,
Я прошу, береги. Только ты..."
Всё. Оборвана строчка,
И помяты, потёрты листы.
В чёрный день прилетела
Чёрной птицей проклятая весть.
Сколько дней отревела -
Не припомнить уже и не счесть.
Вот и сорок четвёртый
Год прошёл. И победа пришла.
Треугольник потёртый
Почтальонка жене принесла.
И вскипело волною
Сердце... Только вот почерк не тот.
Пишет друг:"После боя
Отыскал тот растерзанный дзот.
Врозь размётаны брёвна,
Знать, не выдержал крепкий накат.
Там, в норе этой тёмной,
Был он крепко землёю прижат.
А в руке те листочки -
Всё, что он написать вам успел.
Недописаны строчки,
Допишу: был он честен и смел.
В грудь - смертельная рана,
Но, страдая в горячем бреду,
Он шептал неустанно:
"Я приду... Всё равно... Я приду..."