***

Я исписался, стал никто –
Истёртый шар, упавший в лузу,
И зябко кутает пальто
Мои года, мою обузу.

Впотьмах моей души не шарьте,
Не распахну я вам окна.
Давно другие мрут в азарте
Игры зелёного сукна.

Давно другие жить спешат,
А я – смакую эти крохи,
И, видно, мне не разрешат
Быть экзекутором эпохи.

Кричать “Ура!” – давно противно,
Ударить в морду – нету сил,
Но существуя объективно,
Я бы отсрочку – попросил!

Не из-за боязни ухода,
И хлопать дверью – моветон…
Но без меня – Моя Природа,
Взгрустнувший Сад, глухой Затон,

 Воспоминания о счастьи.
Компот из фруктов ассорти.
И два стрижа парят в ненастьи.
И говор: “…мать его ети!…”
Его ети!
Август 2002.




Мой организм изношен, утомлён.
Моя душа от всех отмежевалась.
В них умирает толика лишь, малость,
Невнятный шорох призрачных времён

Я тот дуплистый и корявый клён,
Который в скрипе: “Что со мною сталось?”
Кривит душой, в душе одна усталость,
Одна надежда на отрадный сон.

Лишь иногда сквозь сомкнутые веки –
До времени забыться не дано –
Гляжу в себя. Остаться человеком
Наедине мне вряд ли суждено.

Моя душа неприломиколенна,
И, стало быть, издёргана и тленна.
Апрель 2005.



Он был из тех, кто чаще не хотел,
Чем был насильно чем-либо обязан…
О нём некролог был с приятцей сказан
И он уже почти что отлетел…

Да что-то не связалось. Сонмы тел
Исторгли души в путь, что им заказан.
Но он не смог. Кому-то был обязан.
Он тужился, сердился и потел.

И возвопив: “Мне на хрен ль эти манцы,
Какая гнусь мне смеет помешать?”
Он в таинство тепла протуберанца
Взметнул пренехорошее за мать…

Устав торчать на суетном пороге
Он пробил брешь в небесные чертоги.
Июнь 2005.



Жаркое пышное лето.
Томная сущность раздета.
Дышит натужно и гулко
Из глубины переулка.

Потно стекают росинки
В тихую заводь ложбинки
И ниспадают в потопе
По восхитительной попе.

По очертаньям овала
Томная сущность стекала
В позы, походку и жесты
Светло-зелёной невесты.

И прителёпала сущность.
Дряблая, потная тучность,
В свежие росные слёзки,
В лоно девчонки-берёзки.
Август 2005.




Взгляни в мои глаза.
В них томь ушиблой псины
И жажда услужить
Бичующей руке…
Как просится слеза
На жёлтые лосины,
Как хочется пожить
С тобою вдалеке!

Бичуй меня своим
Нелепым совершенством,
Бичуй непоказной,
Простятской красотой!
Обрященным двоим
Стреноженным блаженством,
Шуршащей белизной
Под лиственной фатой!

Вспугнув приличный люд,
Упрямей паровоза,
Бодаю влажным лбом
Шершавую кору…
Хоть я не лизоблюд –
Люблю тебя, берёза,
Ещё последний “бом!”
И чувственность запру.

Втуне я соберусь,
Чтоб быть на всех похожим.
Не буду больше петь
И стану стервецом.
Окинув взглядом Русь,
Я обернусь прохожим.
Пора-бы поумнеть
И жить в конце-концов.

Июль 2006.


Ах, сколь от Вас злых слов уничиженья!
Откуда буря? Втуне – студня гладь.
Где мнятся Вам душевные движенья,
Там вижу я пресыщенную ..... .

Осколки чувств меня давно не ранят.
Рубец прикрыл обугленную плоть.
Меня уже давно ничто не манит,
И ничего не может уколоть.

На Ваши письма я всегда отвечу –
Что мне терять от этой простоты!
Мы спрячемся в нечаянную встречу,
 И никогда не будем там на “Ты”

К чему пенять на ветреность заката,
К чему в слезах былое поминать?
Вы для меня – как старая простата,
Куда ж её, паскудницу, девать!
Август 2006.


Всё кругом странное,
Остроогранное,
Иссиня грустное,
В маму изустное.

Вязко печальное,
Не изначальное,
Не восполнимое,
Мнимо хранимое.

Мелочно знатное,
Резко обратное,
Чувственно узкое,
Вроде – как русское…
Август 2006.