Неприрывный внутренний зуд
И порывы ночной гениальности,
Жизнь как будто бы Страшный суд,
Обречённость всякой реальности.
Неизбывность святой вины
В романтичном кровавом месиве,
Сумасшествие вдоль стены,
Как полоска обойной плесени.
Боль несвязанных плоских фраз,
Сквозь подсолнуховые зубы,
Грубый сизый щетинный экстаз,
Как у моли от съеденной шубы.
Очень бледный и рвотный свет
На гранённом больничном стакане,
Зарешёченный камерный бред
Об Иисусе, о Тео, о маме.
Европейский пиджачный табак
Принесённый из грязной лавки,
Стая злых вислоухих собак
Перед случкой гибнущих в давке.
Неживой часовой механизм
Мясорубкой мельчащий цветы,
Переживший себя символизм,
И стеклянный комок тишины.
На кровати убитая грусть,
В пузырьках пошловатая смерть,
На губах обречённое "пусть",
Под ногами хлипкая твердь...
А дорога в бурлящей пыли,
Близорукий домашний рассвет,
Теплота пшеничной земли,
И бессмертия маленький след.