А белый лев по-прежнему крылат
и в новой роли, как объект туризма,
глядит на бесконечный маскарад
без всякого кошачьего каприза.
Лев - символ, и не ропщет на судьбу,
ему нет дела до людского крика,
и в лапах у него - не ноутбук,
а всем назло серебряная книга,
зовущая во мрак библиотек
вгрызаться крысой в выцветший пергамент.
Так много знаний в хитромудром храме,
что откровенных хочется утех.
За мужество, заслуги и успехи
даруются награды и утехи.
На площади, известной красотой,
теперь смышлёных голубей не кормят.
И где-то тут витает дух святой
евангелиста, но поверьте, кроме
него полно тут духов не святых.
Особняком - беспечный Казанова,
стрельнувший два цехина на цветы
для Коломбины. Яркая обнова
желанна для доступных сеньорит.
И как бы не были скупы сеньоры -
так красота притягивает взоры,
что и на воре шапка не горит.
Но сожалеть об этом слишком поздно:
раз вор под доброй маской не опознан.
Переборов и переврав века,
душа нигде не превратилась в вещи.
Как мотылёк, напившийся с цветка,
на горизонте парус затрепещет.
Куда зовут сегодня паруса?
Не к новому ль крестовому походу?
А граппа вдоволь льётся на уста
и тешит мысль в любую непогоду.
Плетут года морщины по щекам,
но лишь тогда не мучает похмелье,
когда взят курс на остров Сан-Микеле,
в приют последний всем временщикам.
Уже не важно, как ликует враг.
Гроб - впору, и не тесен саркофаг.
Несёт меня капризная волна,
рябит в зрачках кипящая лагуна,
и не моя вина, что льёт вина
до дна в меня венецианка-лгунья.
И вот я здесь: плюю в Большой канал.
(Теперь скажу, что это делал там-то...)
Могу приврать, что перебрав блевал.
Чем не сюжет для песни и эстампа?
Сия идея впрочем не нова -
но светлая полезная идея,
как возлежать на солнышке, балдея,
и в деньги звонко превращать слова.
Допустим, вас такой чарует звон -
не просыпайтесь, это сон средь волн.
А белый лев по-прежнему крылат
и состоит из благородных линий,
лишь рыцари - давно уже без лат,
и барышни не носят кринолины.
Совсем закрылись лавочки менял,
и замер дож в позиции фальстарта.
Крылатый лев взирает на меня
бесстрастно, как взирал на Бонапарта.
Не удивлюсь, что уходить пора.
С причала брошу мелкие монеты...
И вот теперь неловкие сонеты
летят ко льву сквозь ночь из-под пера.
А я, рассказчик, почему-то рад,
что белый лев по-прежнему крылат.