Рукоплещите, граждане, комедия окончена моя!
Теперь я просто номерок порядковый в цепи развоплощений.
И детки трогают мои изображенья, как трогал я когда-то матерей,
Дородных, аппетитных, пышнотелых…
К ним в спальни запросто наведывался я,
Напялив на макушку щегольски блестящий медный таз для омовений.
И прыскали проказницы в ладошки, и бдительность теряли, как теряют
В младые годы спьяну целомудрость…
Как я их мылил! Надо было видеть…
И что за спрос – присяжные, ответьте! – с того, кто нанят ими ж для помывки?
Я объявлял в газетах, что за плату – довольно скромную – до дыр зачистотелю…
Ловились на живца лихие стервы, под спудом сохранявшие развратность…
Ну, знаете, из тех, что верховодят и не дают мужьям ни продыху, ни спуску.
В мочалок превращаются мужчины, которыми нельзя уже помыться, –
Так их затёрхали, так их позачморили…
И вот являлся кривоногий гаер, широкоплечий, бравый, даже буйный,
Спознаться норовящий без ненужных расшаркиваний и словотомлений.
Теряли головы простушки безнадёжно.
И то сказать – ведь мылил он убойно!
До дыр… Сначала – в переносном…
Затем – в прямом…
Злодей был схвачен как-то ранним утром,
Когда из маминой из спальни выбегал…