*
Призналось ночью одиночество,
что Вы мне боль, что Вы мне свет.
Я знаю имя, знаю отчество,
и Ваших глаз глубинный цвет.
Но тлела искра несвободная
в руке моей, в судьбе моей.
Шальная пуля безысходная
похоронила свиту дней.
Я вижу всё, что разрывается
в моих висках, в бездонных снах,
когда лишь память возвращается,
не обращаясь в тёплый прах.
Не станет выхоленной пошлостью
тугая нить из бусин-строк,
пока, влекомый лёгкой вольностью,
Вы не проткнёте мне висок.
Я знаю всё о мягкой грубости
и о надтреснутых краях,
о Вашей милости и сухости
густых ночей в моих глазах.
Все злые формулы заучены,
в глубины душ погребены.
И бремя данности приручено,
и все часы заведены.
Я помню каждую особенность
овала Вашего лица.
Свою безжалостную молодость
и Ваше золото кольца.
Очарование запретного
пленило сердце, жгло судьбу.
На мне ещё ни блика бледного,
ни ленты мёртвого на лбу.
Вы отзываетесь на оклики,
в ответ берёте вертикаль.
Но я теряю в Вашем облике
свою бесслёзную печаль.
Вас ослепляло притяжение
прекрасных лиц ничьих подруг.
От них моё оцепенение
не обрубало сжатых рук.
Предвижу всё, что Вы не скажете.
И никогда на строгий суд
не призовёте и не свяжете
моих и Ваших нежных пут.