После нежности этакий нуль наступает
и молчание наше с тобой сепаратно.
Ветер носит лишь то, что собака налает.
Пред глазами роскошные, желтые пятна.
Оживает лимонное сдутое сердце,
наполняется заново некой трясиной.
И, напомнив себе дурака-иноземца,
улыбнусь и кивну, что бы ты ни спросила.
То, что сблизило нас, превратилось в какой-то
незатейливый миф, вариант Вавилона.
Нужен новый огонь, а иначе когорта
просочится теней из остывшего лона.
Этот сумрак, ворующий у прозябанья
формы внешние, способ слияния с серым,
между мной и тобой исказит расстоянье,
заморочит, отдаст на поживу химерам.
Ничего не получится без передышки,
без дремучего глада – ни рая, ни лая.
Но – докурим и только: откуда дровишки?
сможешь выдохнуть, щепкой безумной пылая.
Я, наверно, уже обречен на такое
беспрестанное об ерунде говоренье.
Прижиматься в жару в переполненном стоя
под шаманскую музыку сердцебиенья.
И дракон одиночества дышит в затылок,
и проносятся скопом фальшивые ноты...
Ритуал из молчанья, улыбок, заминок,
бронзы новенькой, стертой бельем позолоты.