Над душой не ной, мой бубен,
мол давно уже не тот -
не возлюблен и не буен,
что дыряв, как решето.
Знай виси себе в чулане
на трухлявом косяке
там же, где трофейный чайник
светит дырочкой в виске.
Папин китель тоже в шрамах,
но зачем-то же висит?
И сеструхин синий шарфик
и сандалик мой в грязи.
А в коробочке медальки –
«За отвагу», «За Берлин»...
Тесно было им на майке
и они дзилинь-дзилинь.
Сколько тут всего пылится.
Разве всем передышать?
У вещей забытых лица
тоже есть и есть душа.
И неважно, что потрачен
вековою молью он
потаённый мой чуланчик,
задушевный бубен мой.