Если с утра притвориться, что пьян,
значит, весь день отдыхаешь.
Гунню нарочно оставил стакан
и полбутылки вина у леска,
чтобы они пастухами
днём обнаружены были, а сам
лёг с головой в ароматный бурьян,
типа, назло – и друзьям, и врагам,
и господину Лу Ханю.
Летнее солнце светило в лицо,
мелкие твари жужжали.
Гунню себя ощутил молодцом,
лёжа среди кабачков, огурцов –
в тапках и старой пижаме.
Зрела смородина. Несколько сот
яблок висели над кромкой кустов.
Бражники – ввысь, имитируя сов,
тучно взмывали. Со ржаньем
чья-то лошадка паслась на холме
в пол-оборота к сюцаю.
Гунню глядел, как на дальней сосне
крупная чайка, белее, чем снег,
тщилась усесться. Венцами
соприкасался укроп. Цикламен
листики грел, а настойчивый хмель,
шишки растя, собирался к зиме
обзаводиться усами.
Гунню лежал – и, в своей простоте
не увлекаясь мечтами,
думал – о снах, об инь-янском коте,
о перманентности библиотек
и вирулентности знаний,
о безобразии и красоте,
о бесполезности плотских утех
и неизбежности странных вещей, –
тех, что его ожидали...