Когда порхает в выси смерть средь белых бабочек небесных,
ажуром опахальным снег упрямо обрамляет лоб,
смолкают вздохи и мольбы, так не похожие на песни, –
из врат всей грудью наплывает золотистый свежий гроб.
Он пахнет розовой сосной и земляникой и орехом,
листвой сопрелой и грибами, птичьим пухом и ручьём,
безбрежьем юрской стороны в смешении с янтарным смехом
и звёздным эхом, не печальным ни о ком и ни о чём.
***
Ковчег мой, гроб-бродяга, вояка шлюп –
имаго колыбели! И ты мне – люб.
Покров на крестовинах, огнём – флажок,
который сердце в детстве до звёзд прожёг.
***
Сияй, мой Дом. Сияй.
Твой свет, светлее Света,
не гаснет под дуду
нахлынувших разлук.
Из вязкой глубины,
забыв свой якорь где-то,
мчись, с пушкой на корме
Новорождённый струг!
***
Светило пало.
На гребне Ночь.
Слизнул созвездья
Девятый вал.
Я
Беспредела и Смерти
Дочь.
Эй, кто там в Небо
Меня позвал?!
Прощальный стиш о маме.
такой она, в сущности, была.
03.03.09 г, полночь