I
Восставал багровый полдень,
Жизни прятались в сугроб:
Мир для жизни просто годен,
Как для смерти годен гроб.
Растворялся мертвый сумрак,
Тронув солнышко за бок,
Месяц – сумрака подсумок –
Под собой не чуял ног.
Может там коловоротом,
Просверлив небесный смог,
Через лунки год за годом
Наблюдал за миром бог.
А быть может в этом мире
Замечталась пустота
И вдохнуть решилась шире
В жизнь, как с чистого листа.
Что сегодня сделать с миром –
Здесь решал, кто только мог,
И назло чужим кумирам
Вдохновенно белый волк.
Он бежал упругим шагом
По накатанной тропе
И казался белым магом
С черным делом на душе.
А вокруг лились сугробы,
Поднимались волны снега,
Поднимались волны злобы
И спасительность ночлега.
По земле брела поземка,
Над землей играло небо,
На воде застыла пленка
И смотрела в воду слепо.
Одиночка бросил стаю,
И его стальные ноги
Волчью жизнь несли по краю
Непротоптанной дороги.
Его нюх спасал от смерти –
Преждевременной и долгой,
Но от страха смерти – верьте! –
Поднималась шерсть на холке.
Его зубы были жизнью,
Его зубы были смертью,
Труб звенящих красной медью,
Бесконечной круговертью.
Он был бременем от власти,
Жизнью дышащей упорно –
Его холод рвал на части,
Он зубами рвал за горло.
Его жизнь была работой,
Смесью голода и пира,
Его смерть была охотой,
А охота смыслом мира.
Он глазами мерил поле
И не думал о погоде,
Оставался в прежней воле
И нетронутой свободе.
Восставал голодный полдень,
Поднимался солнца клок,
А для клетки он не годен –
Непорочно белый волк.
Он когда-то бросил стаю,
И его стальные ноги
Волчью жизнь несут по краю
Непротоптанной дороги.
Он о небе не мечтает –
Его мир в его ногах,
Только волчий след мерцает
В прокатившихся веках.
II
Я волк непокорный с зубцами клыков,
За мной вырастает стена облаков,
А разум, с душою сцепившись, болит,
Но зубы, как прежде, ломают гранит.
Я верная смерть заблудившимся в поле,
Я молния в воздухе, мысль о воле,
Дрожащий от ярости в голосе рык,
С прокушенным горлом сдыхающий бык.
Я белая грива на вздыбленной холке,
Зубастая смерть в запорошенной колке,
В ночи замерцавший и скрывшийся глаз,
Рассказанный в полночь тоскливый рассказ.
Я волк непокорный из прежних веков,
За мной вырастает стена облаков,
Я страх перекошенных в ужасе лиц,
Дрожащий огонь негасимых зарниц.
Я мех на опушке старых плащей
Вечно ненужный в мире вещей,
Я зуб в ожерелье охотников древних
И верный герой их рассказов вечерних.
Я серый прыжок на вместилище сердца,
Я смертного ужаса серая дверца,
Я память, хранящая вечную боль,
Я старых историй мрачный вервольф.
Я волк непокорный, я таинство ночи
В лесу застоявшейся. Желтые очи
Мои, как картина чужого ума,
От мыслей которого сходят с ума.
Я жалость убийц, бесконечность дороги,
Упрямо бегущие серые ноги,
Я мысли, что вечно живут под луной,
Стремясь превратиться в страдающий вой.
Я волк, непокорно сжирающий души:
На страже глаза, треугольные уши,
И зубы, как прежде, ломают гранит,
А разум, с душою сцепившись, болит.
Ноябрь 2004.