В институт, после вчерашней
халтуры на стройке и традиционной пьянки в компании своих друзей-строителей, Стас Иванов, как всегда, опоздал. Если бы это в доброе застойное время случилось, не миновать бы ему объяснительную писать. Но ныне демократия, словно стихийное бедствие, на бедную Россию обрушилась, и на госпредприятия, а особенно в НИИ, а тем паче в НИИ оборонного значения, можно было не только опаздывать, но и вообще не ходить. Увольнять за это не увольняли, зато вместо зарплаты комбинацию из трех пальцев показывали, причем независимо от степени посещаемости бывших сверхсекретных лабораторий. И сохранялась бы в этих экранированных бункерах почти девственная тишина, если бы не появлялись в них иногда такие фанатики от науки, как Стас Иванов, да еще не шарахались бы там толпами американские физики и ЦРУшники, якобы по обмену опытом. Эти-то уже на месте были, когда в институтском коридоре Стас появился. Он не совсем твердой походкой направлялся к своей лаборатории, но по дороге его Левинзон Иосиф Генрихович, начальник отдела, догнал и, покачав головой, проговорил с укоризной:
– Опять пьяны, господин Иванов?
– Опять пьяны– с готовностью согласился Иванов
– Нехорошо это. Да и откуда деньги берете, ума не приложу. Зарплату-то Вам уже второй год не платят.
– Зато Вас не обижают,– огрызнулся Иванов,– А на выпивку я всегда найду. Построим с друзьями гараж какому- нибудь новому русскому, вот тебе и годовая зарплата инженера.
– Ай-яй-яй!– Вздохнул Левинзон.– До чего научная интеллигенция опустилась.
– До чего ее опустили, я бы так поставил вопрос.
– И кто же ее опустил, по вашему мнению?
– Да вы и опустили.
– Как Вам не стыдно! Мы ведь тоже…
– Ездите на мерседесах.
– Потому что вкалываем…
– На поприще сомнительной коммерции.
– Мы организаторы…
– Распродажи России.
– Тьфу на тебя, Стас! Как был совком, так и остался.
– Если Родину только совки любят, пусть я совок.
– А мы ее, что, не любим?
– Вы больше зелень любите, с рожами американских президентов.
– Господи, ну и достался мне работничек!– Вздохнул господин Левинзон.
– Это не вам работничек достался, а мне начальничек. Впрочем, хватит лясы точить, чего надо-то?
– Мне от тебя ничего не надо, да вот на конференцию приглашают, по поводу нашего изобретения.
– Моего изобретения,– поправил Левинзона Иванов.
– Хорошо, твоего.
– Не твоего, а вашего! Хватит меня тыкать, господин начальник!
– Вашего, Вашего!– Выдохнул Левинзон, готовый почти придушить подчиненного.
– А вот это Вы напрасно– огорчился Стас.
– Что напрасно?– не понял Левинзон.
– Я Вас первый придушу.
– Да откуда?…– Изумился Левинзон.
– На роже написано. Ладно, потопали на вашу дурацкую конференцию.
Конференц-зал был уже битком набит. И откуда столько народа взялось? Во всем институте, наверное, меньше на сегодняшний день работало. Да и рядовых работников Иванов ни одного не заметил. Все какие-то аппаратно-криминальные физиономии и американские специалисты в полном составе, расположившиеся, естественно, в первых рядах.
Иванов поискал, где бы ему пристроиться и двинул в самый конец зала, но тут послышался, усиленный микрофоном, зычный бас директора института, Гельферда Моисея Израилевича:
– В президиум, в президиум, господин Иванов, здесь Ваше место.
– Господа все в Париже.–Огрызнулся Иванов, но повернул туда, куда его приглашали.
– Шутник.– Улыбнулся господин Гельферд, что было ему вовсе несвойственно, и Иванов понял, что за судьбу ему здесь уготовили, и во что хотят втянуть.
А, поднявшись на сцену, он увидел среди приглашенных и мэра города, господина Крюкова Михаила Викторовича, и советника президента по науке, Вахтанга Каллистратовича Садуллаева.
– Что за люди!– шутовски развел руками Иванов,– Один я среди вас, как хрен на блюде!
И он нахально втиснулся между мэром и советником
– Это для министра финансов место!– Прошипел ему на ухо советник президента, шокированный подобной наглостью.
– Ничего, ничего,– успокоил его Иванов,– если опоздал, может и на галерке посидеть. А сами-то вы по кой черт здесь, извольте спросить?
В ответ– молчание.
– Я думаю, у вас более важные дела должны быть, чем наши институтские склоки слушать. Да и перегаром от меня на версту разит, неприятно ведь! Тем более что я не французкий коньяк пил, а бормотуху наполовину с бодяжной водкой. Да и носки с неделю уже не менял, а это вам не шанель номер пять, что вы на своих презентациях обонять привыкли.
– Вали отсюда, хамло!– Не выдержал мэр.– А то прикажу тебя в камеру на пятнадцать суток определить.
– В камеру, оно, конечно, и неплохо. Да вот беда– без меня ваша дурацкая конференция весь смысл потеряет. А теперь помолчите, господа Большие люди, кажется, наш директор свою блистательную речь начинает.
И действительно, Моисей Израилевич, щелкнув пару раз по микрофону, чем, видимо, проверил надежность его работы и, пару раз кашлянув, открыл рот и…чихнул во всю силу своих легких. Что-то непотребное вылетело при этом у него из носа и заляпало микрофон. Но Моисей Израилевич не смутился, вынул из кармана белоснежный носовой платок и изящным движением руки убрал с микрофона, а заодно и с трибуны то, что и следовало убрать. Проявив таким образом такт и уважение к публике, Моисей Израилевич снова слегка кашлянул и, воздев руки к небу, а точнее к потолку конференц-зала, начал, наконец, свою речь.
– Господа!– Сказал он.– Мы с вами присутствуем при историческом событии. Великие Соединенные Штаты великодушно согласились финансировать, и совместно использовать на благо наших стран и всего человечества эпохальное открытие коллектива нашего института– принципа турбулентности гравитационных полей.
Господа! Мне особо хочется отметить теоретические разработки в данной области, под моим непосредственным руководством, таких выдающихся русских ученых, как Левинзон Иосиф Генрихович, Бронштейн Абрам Ильич, Абрамович Исаак Борисович и Гуревич Давид Аркадьевич. Ну, и, конечно, наш способный помощник, в некотором роде даже соратник, Иванов Станислав Петрович, также заслуживает похвалы…
В этом месте наш герой позволил себе громко расхохотаться.
– Что такое?– Удивленно спросил Моисей Израилевич.
– Ничего, ничего, продолжайте,– дружески кивнул ему Иванов,– это я анекдот не к месту вспомнил.
– Да что Вы себе позволяете, Станислав Петрович! Извольте себя прилично вести, не позорьте наш институт, а то ведь…
– А то ведь что?
– А то ведь рядовые исполнители всегда найдутся.
– Это верно,– согласно кивнул головой Иванов,– Рядовых у нас хоть отбавляй, да вот беда, все они в генералы лезут.
– Это Вы о чем?– С тревогой спросил Моисей Израилевич.
– Да все о том же. Ну-ка, освободите матюгальник, уважаемый.
И, Иванов, покинув насиженное место, направился к трибуне. Советник президента, правда, попытался схватить его за полу пиджака, но тут же получил по рукам.
– Ты у меня доиграешься, наглец!– Зашипел Вахтанг Каллистратович.
– Цыц!– Ответил Иванов, и советник заткнулся, ошарашенный, хотя явно хотел развить свою мысль дальше.
А Стас нахально вытолкнул Моисея Израилевича с трибуны, правда, не без некоторого сопротивления с его стороны и, вынув из кармана кусок ветоши, что носил вместо носового платка, протер ей микрофон.
–Надо тщательнее за собой сопли вытирать, господин Гельфельд,– сказал он, - а то неприятно, право. Липкое тут все, как будто мухи нагадили.
– Вы! Что! Да как!– Вскричал Моисей Израилевич, да и осекся, ибо не хотелось заострять ему внимание на конфузе, с ним приключившемся. Но он все запомнил.
– Господа ученые и иностранные шпионы,– начал свою речь Иванов под не очень дружелюбный шум в зале,– хочу внести ясность в вопрос о талантливых теоретиках и рядовых исполнителях. Если раньше начальники и лезли в липовые соавторы, то и настоящим изобретателям место под солнцем оставляли. Сейчас же все хотят к рукам прибрать. И ведь уверенность у них откуда-то непоколебимая, что я и рта не посмею открыть. Да вот просчитались. Причем дважды. Во-первых, рот я, как видите, открыл, и закрывать больше не собираюсь. А во-вторых, и это самое главное, не знают дорогие наши талантливые теоретики принципа действия моего прибора, даже в общих чертах не знают. А получилось все так потому, что слишком уж многим захотелось мое открытие к рукам прибрать, а мозгами шевелить– никому. Поэтому, друг на друга понадеявшись, всей компанией они в лужу и сели. Да, видели они мой прибор в действии вместе с господами ЦРУшниками, но и только. Причем истинных возможностей его никто, кроме меня, не знает, и долго еще не узнает, ибо уничтожил я его. (Здесь Стас, как мы знаем, погрешил против истины). А документации вообще не существует, она лишь в голове у меня. А я лучше сдохну под забором от голода, чем позволю распоряжаться плодами своего открытия американским недоноскам. Так что, господа ЦРУшники, собирайте-ка чемоданы и проваливайте в вашу паршивую Америку, здесь вам ничего не светит.
В зале установилась мертвая тишина и, в тоже время, почти осязалось интенсивное шевеление мозговых извилин в многочисленных ученых и не очень ученых головах. То, что Иванов сказал правду, не сомневался никто. Сомневались только его липовые руководители, но не в том, что и так знали, а в своей дальнейшей судьбе.
Первым нарушил тишину мэр города.
– Так что Вы хотите?– Спросил он совершенно ни к месту.
– Выпить, с Вашего позволения.– Ответил Стас и, достав из грудного кармана початую бутылку водки, тут же осушил ее в два глотка.
– Эх, на кого Бог подаст!– Воскликнул он с пьяной удалью, и швырнул бутылку в зал.
Бог подал на лысину одного из американских специалистов.
– Ну, это уже верх хамства!– Закричал советник президента.
– Это покушение на честь Америки!– Завизжал пострадавший американец.
– В камеру его, на пятнадцать суток,– распорядился мэр,– потом будем наукой заниматься.
ОМОН появился незамедлительно, ибо ему и появляться неоткуда было; он всегда отирался около представителей исполнительной власти в качестве дополнительной охраны. А потому, быстро взяв нашего героя под белы ручки, омоновцы вывели его из института и, не очень грубо, можно даже сказать, вежливо, посадили в спецавтомобиль, называемый в простонародье козелком.